Журнал «Вокруг Света» №06 за 1988 год
Шрифт:
4 октября перед рассветом открылся маяк Палое (недалеко от Картахены).
5 октября сунулись в море Альборан. Ветер от W, свежий, даже крепкий, и встречное течение из Гибралтара. На этом участке были и дожди и шквал.
В 23.45 порвался грот пополам... Пролавировав до 14 часов с малым эффектом и в связи с дальнейшим падением барометра, пошли под прикрытием мыса Меса-де-Рольдан. Стали на якорь в бухте Карабонерос на месте, рекомендованном лоцией...
С якоря снялись на рассвете. Через сутки прошли мимо острова Альборан и последующие трое суток лавировали в видимости африканского берега... К проливу Гибралтар у мыса Альмина вышли вечером 9 октября... Пролив брали очень трудно. Гроза. Темень. Дождь со шквалами. Видимость временами... пропадала
Участок Гибралтар — Канары прошли сносно. Относительно. Уж очень нынче необычный в погодном отношении год. 5 суток шли нормальным для здешних мест пассатом (ветер от NW—N—NO до 5 баллов), а потом задул слабый ветер от W, которого здесь по статистике в октябре не бывает. В результате этого 16 октября смогли выйти только на о. Гран-Канария. И только в ночь на 17-е нам повезло: пришел ветер от NO, достаточно сильный, правда, с дождем. Но это ничего. Он и привел к 6.40 17 октября в Санта-Крус-де-Тенерифе».
19 октября. «...Только сегодня нас посетили власти, оформили документы на приход. Принимали у себя директора «Совиспана» Ю. В. Молочкова и старшего капитана для советских судов П. А. Федорова. Заказал свежих продуктов — овощей, фруктов...»
20 октября, Около 22 часов. «...Основные намеченные работы сделаны. По одному-два раза сходили в город и на пляж. Завтра уходим в море. Теперь вестей от нас не будет долго. Идем на Австралию п. Хобарт или Сидней (по обстановке)».
Николаев
Л. Куриц
Круглые сутки шведы
Черн по шведским понятиям довольно большой остров возле Гётеборга, что на западном побережье, недалеко от норвежской столицы. Природа здесь очень скандинавская, в том смысле, в каком мы ее представляем себе в лучших традициях северного романтизма: вздыбленные скалы, гранит, поросший кое-где мхом, суровость нависающих над морем глыб... И одновременно сочная зелень долин.
Черн соединяет с материком внушительный мост, не слишком длинный и высокий, но весьма эффективный, судя по тому количеству машин и автобусов, которое он ежеминутно пропускает на остров и обратно.
Выплеснувшись на остров, гладкий асфальтовый поток прорезал скалы и понесся через поля и леса. На каждом километре ферма-хутор или чуть реже — полугородок-полупоселок. Разница в последних почти неуловима, разве что в этажности. Но швед часто предпочитает жить поближе к земле на своем хуторе или в квартире-вилле. Множество таких квартир-вилл составляют длинный одноэтажный дом в один ряд. Поэтому его называют «радхюс» — что-то вроде «рядный дом». Сзади и спереди квартиры-виллы участок земли с обязательными цветами и прочими посадками при крошечном палисаднике или вовсе без него.
Правда, на Черне радхюс — редкость. В основном здесь отдельные дома, возле которых крутая глыба вдруг как-то незаметно переходит в тщательно подстриженный газон или стену гаража.
Боковая дорожка приводит в долину, посредине которой в шахматном порядке стоят двух-трехэтажные здания — новые и уже тронутые временем. Это «Billstromska Folkhogskolan» — «Бильстрёмская народная высшая школа» — одно из ста с лишним учебных заведений Швеции, цель которого пополнить знания взрослых в определенной области в течение курсов продолжительностью от недели до двух-трех семестров. В одних школах тон задают социал-демократы, в других — умеренные консерваторы, третьи, как эта, объявляют себя свободными, плюралистскими.
Но когда я ехал туда, я еще этого не знал. Дело в том, что здесь в июле — августе я под эгидой Шведского института (Шведский институт — государственная организация в Швеции, цель которой — распространение шведского языка в мире, а также обмен филологами с другими странами.) должен был вместе со скандинавистами из 15 стран основательно освежить мой шведский язык и лингво-страноведческие знания. А в целом чуть глубже понять шведа, его национальный характер.
Язык — это ведь не только спряжения и склонения, это еще и культура. Представители родственных культур лучше поймут друг друга, даже если в их речи будет множество грамматических ошибок, чем те, кто будет говорить абсолютно правильно, но иметь отличающееся ассоциативное мышление. В свое время я писал диссертацию на стыке психологии и лингвистики и экспериментировал с тем, что на ученом языке называется «получением немедленных языковых реакций на услышанные международные понятия-клише». Я пользовался клише типа «демократия», «политика». Реакция наших студентов на слово-стимул «политика»: «мирная», «последовательная», «что-то не всегда понятное, но внушающее уважение» и тому подобное. Шведы, западные немцы, американцы того же возраста: «ерунда», «грязная», «старики ею занимаются» и др. Эти различия могут быть результатом воздействия средств массовой информации, отражающих ту или иную культуру и систему взглядов. Нельзя, конечно, забывать об исторической основе национального языкового сознания. С другой стороны, массовая культура — прежде всего на английском — начинает размывать границы европейских стран. Одно лишь упоминание популярного «шоу» или реплики из него настраивает моих германоязычных коллег на доверительный лад.
Образцы поведения шлифуются поколениями и передаются человеку в ходе его развития в определенной культурной среде. Конечно, наши институты иностранных языков в возможной степени стараются моделировать эту среду. Мой опыт общения на языке и длительного преподавания его в языковом вузе подсказывает, что интонация, мимика, жесты выдают человека, на каком бы языке он ни говорил. Вспоминаю, как в нью-йоркском аэропорту Кеннеди незнакомая пожилая женщина кричала «Taxi!», естественно, по-английски и с соответствующим ударением. Но при этом у нее было такое выражение лица, такая интонация, она так махала рукой, что я тут же обратился к ней по-русски. В ответ послышалась типичнейшая московская тирада по поводу такси! Чуть позже узнал, что она долгие годы живет в США. Встречал я и русских, живущих в Швеции по тридцать лет, но говоривших по-шведски с тяжелым, моментально узнаваемым русским акцентом.
Короче говоря, в язык надо вжиться. Вслушиваемся в эталонную разговорную речь Маргареты — доцента из Уппсальского университета. Всем все понятно, но каждый немножечко стесняется за акцент в своем шведском. Не робеют лишь финны: у них в стране собственный «финляндский» шведский, второй государственный язык.
Маргарета, Хокан, Кристер, Хелен добросовестно стараются занять нас с утра до позднего вечера. Курс истории и географии включает посещение достопримечательных мест на острове.
Автобус останавливается возле огромной глыбы. На ее поверхности четко видны изображения людей в лодках, выбитые тысячелетия назад. Раньше эти наскальные изображения стремились романтически объяснить как переезд душ в загробное царство. Сейчас больше склоняются к тому, что это сцены рыболовства, особенно после того, как за одной из «лодок» заметили нечто, похожее на рыболовную снасть.
Кладбище времен викингов. Камни в необычных овальных сочетаниях.
Музей старого крестьянского быта. Просто поражаешься, как много общего в обиходе шведских крестьян конца XIX — начала XX века с дореволюционным бытом наших крестьян.