Жюль Верн
Шрифт:
Жюлю казалось, что все пассажиры в родстве друг с другом, — настолько откровенны были разговоры их, так по-семейному беседовали они, хвастая своими приобретениями, выигрышами на падении курса ценных бумаг, на дьявольски хитром способе купли и перепродажи земельных участков в том городе, куда всех этих людей везёт услужливый, добрый паровоз — величайшее изобретение скромного, бедного человека, никогда не игравшего на бирже и даже не имевшего собственного дома.
Жюлю не давал покоя толстяк в синем костюме,
— Играйте на бельгийских, юноша! Только на бельгийских! Плюньте на все другие! После нашей победы над русскими в гору идут английские бумаги, но тут надо быть очень осторожным; дело в том, что… потом я все объясню, всё объясню! Дай бог здоровья нашему императору, — при нём можно жить и радоваться! Играйте, юноша, на бельгийских! Я полюбил вас, как родного сына!
— Благодарю вас, — сухо отвечал Жюль.
— Не за что, я очень рад помочь человеку, не имеющему опыта. Мой сосед увлёкся аргентинскими и в короткое время остался без единого су. Чудак! Ему казалось, что Аргентина божественно звучит. Дурной тон, очень дурной тон, юноша!
— Аргентина и в самом деле звучит неплохо, — сказал Жюль. — В этом слове есть что-то романтическое, влекущее… Вы были в Аргентине, месье?
— Ну! Зачем ехать туда, если она сама придёт ко мне! На прошлой неделе за сотню франков можно было иметь три сотни верного барыша! Я купил на пять тысяч. Придёт и Аргентина! Земля в Пикардии и Бретани сейчас дешевле, чем на кладбище в десяти километрах от Парижа. Но через месяц всё переменится, надо торопиться, ловить счастье за хвост. У счастья он длинный, но скользкий!
К вечеру Жюль прибыл в Амьен. Он вышел из вагона и направился к паровозу: он по-детски любил всё, что имело отношение к механике, помогающей человеку. С паровоза сошёл выпачканный в саже и масле человек в очках. Жюль почтительно приподнял шляпу:
— Здравствуйте! Сердечно благодарю вас за благополучный рейс! Вы управляли паровозом?
— Что угодно? — сухо спросил машинист.
— Ничего, я только хочу поблагодарить вас за то, что вы так умело управляете этой металлической лошадкой, — проговорил Жюль и постучал концом трости по колесу паровоза. — Надеюсь, вы довольны вашей должностью?
— Не сказал бы, — ответил машинист, принимаясь за смазку поршня. — Вы инженер?
— Нет, я просто интересуюсь машинами. Вы управляете чудом, мой друг! Лет через сорок ваши внуки скажут: дедушка управлял машиной на земле, мы управляем машиной в воздухе. Будьте здоровы, мой друг! Ещё раз спасибо!
На привокзальной площади Жюля встретил Лемарж.
— Да здравствует французская литература! — приветствовал он своего друга. — Ты первый из приглашённых. Познакомься — моя невеста Эмма де Виан.
Жюль
— Сестра моей невесты, мадам Морель, — сказал Лемарж.
Жюль учтиво поздоровался с новой знакомой, — она была очень похожа на Жанну, только выражение лица мадам Морель было строже, серьёзнее, хотя она кокетливо улыбалась и несколько провинциально, разговаривая с кем-нибудь, отступала на шаг в сторону.
— Я читала ваши рассказы в «Семейном музее», — томно, нараспев произнесла мадам Морель. — Мои дочери запомнили ваше имя.
— Ваши дочери! — воскликнул Жюль. — Одной год, другой два с половиной!
— Валентине четыре, Сюзанне шесть, — флейтой прощебетала мадам Морель.
— Вы ничего не хотите сказать о муже, — несколько искательно произнёс Жюль. — Очевидно, он не запомнил мою фамилию…
Мадам Морель кашлянула, взяла под руку сестру; Жюлю было предложено просунуть свою массивную руку под согнутый локоток новой знакомой.
Жюлю и в голову не приходило, что он идёт со своей будущей женой. Мадам Морель не догадывалась, что спустя восемь месяцев со дня этой встречи она вторично выйдет замуж и станет Морель-Верн.
Этого брака хотели и хлопотали о нём Лемарж и его невеста. Они сознательно оставляли вдову и Жюля вдвоём без посторонних, произносили при них заранее приготовленные фразы, делали косвенные, а где позволяло приличие, и прямые намёки.
— Этот медведь держит себя нелепо, — говорил Лемарж своей невесте. — Нужно что-то придумать. Мне так хочется, чтобы он женился на твоей сестре! Он любит детей и будет отличным другом твоих племянниц. Твоя сестра засиделась во вдовстве. Она любит литературу, а Жюль литератор.
— Он настоящий медведь, — сказала невеста Лемаржа. — Наступает на ноги, держит себя как-то, неуклюже, говорит странные вещи…
Жюлю вдова Морель нравилась. Даже больше: он успел влюбиться в неё. И ещё больше: в мечтах своих он запросто называл её Онориной. Правда, он наступал и ей на ноги, развлекал разговорами об устройстве паровоза, о том, чем и как пополняется оболочка воздушного шара.
Лемарж женился. Гости разъехались. Вдова и её дочери оставались в доме молодых супругов. Приближался день отъезда Жюля.
— Завтра вы покидаете нас? — спросила вдова.
Жюль кивнул головой, — говорить он боялся: как бы не сказать чего-нибудь такого, что сразу же изменит его жизнь, спутает планы…
— А вы? — спросил он.
— Я ещё побуду здесь. Моим девочкам полезен воздух Амьена. Здесь так хорошо! Я не люблю Парижа. Там шумно, неспокойно…
— Я люблю, чтобы мне не мешали, когда я работаю, — неожиданно и для себя произнёс Жюль. — Аристид уходит, когда я пишу, но иногда по моей просьбе играет Моцарта или Бетховена…