Зима тревоги нашей

Стейнбек Джон Эрнст

– Делай с ним, что хочешь, – сказал Марулло. – Я его никогда в жизни не видел. Он мне не нужен. Он не мой.

– Ладно, – сказал я. – Отдам, и дело с концом. Требуется целая куча бумаг, чтобы выправить разрешение по акту Салливэна, – немногим меньше, чем для получения паспорта.

Моему хозяину стало явно не по себе. Все это были мелочи, но слишком уж много их накопилось за последнее время.

В лавку, идя в крутой бейдевинд с поставленными кливерами, вплыла престарелая мисс Эльгар, наследная принцесса Нью-Байтауна. Мисс Эльгар жила, отделенная от мира двойной стеклянной стеной с воздушной прослойкой.

Ее привела в лавку необходимость купить десяток яиц. Она помнила меня маленьким мальчиком и, должно быть, не подозревала, что я за это время успел подрасти. Я видел, что она приятно удивлена моим умением считать и давать сдачу.

– Спасибо, Итен, – сказала она. Ее взгляд скользнул по кофейной мельнице и по Марулло с совершенно одинаковым интересом. – Как здоровье твоего батюшки, Итен?

– Хорошо, мисс Эльгар.

– Будь умницей, не забудь поклониться ему от меня.

– Слушаю, мэм. Непременно, мэм. – Я не собирался корректировать ее чувство времени. Говорят, она до сих пор каждое воскресенье аккуратно заводит стенные часы, хотя они давным-давно электрифицированы. А совсем не плохо жить вот так, вне времени, в бесконечном сегодня, которое никогда не станет вчера. Выходя, она благосклонно кивнула кофейной мельнице.

– Немножко того, – сказал Марулло, покрутив пальцем у виска.

– Для нее никто не меняется. Ни с кем ничего не происходит.

– Ведь твой отец умер. Почему ты не объяснишь ей, что он умер?

– Если ей даже объяснить, она тут же забудет. Она всегда справляется о здоровье отца. Только недавно перестала справляться о здоровье деда. Говорят, она с ним крутила, старая коза.

– Немножко того, – повторил Марулло. Но каким-то образом мисс Эльгар с ее смещенными представлениями о времени помогла ему восстановить свое душевное равновесие. Человек и проще и сложнее, чем кажется. И когда мы уверены, что правы, тут-то мы обычно и ошибаемся. Исходя из опыта и привычки, Марулло усвоил три подхода к людям: начальственный, льстивый и деловой. Вероятно, все три большей частью себя оправдывали в жизни и потому вполне устраивали его. Но на каком-то этапе своих отношений со мной он от первого отказался.

– Ты славный мальчуган, – сказал он. – И ты настоящий друг.

– Старый шкипер – это мой дед – любил говорить: если хочешь сохранить друга, никогда не испытывай его.

– Умно сказано.

– Он был умный человек.

– Так вот, мальчуган: я раздумывал весь воскресный день, даже в церкви я раздумывал.

Я знал – или догадывался, – что у него нейдет из ума не принятая мной взятка, и я решил избавить его от долгих предисловий.

– Наверно, все о том щедром подарке.

– Ага. – Он восхищенно взглянул на меня. – А ты и сам умен.

– Видно, не очень, а то работал бы на себя, а не на хозяина.

– Ты здесь сколько времени – двенадцать лет?

– То-то и есть, что целых двенадцать лет. Не слишком ли долго, как вам кажется?

– И ты ни разу ни цента не положил в карман, ни разу не унес ничего домой, не записав в книжку.

– Честность – мой рэкет.

– Ты не шути. Я верно говорю. Я проверяю. Я знаю.

– Что ж, прицепите мне медаль на грудь.

– Все воруют – кто больше, кто меньше, а ты нет. Я знаю!

– Может, я просто жду случая украсть уж все сразу.

– Брось свои шутки. Я верно говорю.

– Альфио,

вам попался бриллиант. Не трите его слишком сильно, а то как бы не обнаружилась подделка.

– Хочешь, я возьму тебя в дело компаньоном?

– А капитал? Мое жалованье?

– Что-нибудь придумаем.

– Тогда я ничего не смогу украсть у вас, не обворовав самого себя.

Он весело засмеялся.

– Ты умен, мальчуган. Но ведь ты и так не крадешь.

– Вы не слыхали, что я сказал. Может, я задумал украсть все сразу.

– Ты честен, мальчуган.

– Вот и я говорю. Чем ты честней, тем меньше тебе верят. Знаете, Альфио, лучший способ скрыть свои настоящие побуждения – это говорить правду.

– Что ты там мелешь?

– Ars est celare artem. [ 20 ]

Он пошевелил губами, повторяя, и вдруг расхохотался.

– Xa-xa-xa! Hic erat demonstrandum. [ 21 ].

– Хотите выпить холодной кока-колы?

– Мне вредно – вот тут! – Он хлопнул себя по животу.

20

Главное в искусстве – скрывать искусство (лат.)

21

Что и требовалось доказать (лат.)

– Не так вы еще стары, чтоб возиться с больным желудком, ведь вам еще нет пятидесяти?

– Пятьдесят два, и желудок у меня в самом деле больной.

– Допустим, – сказал я. – Вы, значит, приехали сюда двенадцатилетним, если это было в двадцатом году. Рано же в Сицилии начинают учить латынь.

– Я был певчим в церкви.

– Я сам участвовал в церковном хоре – носил крест во время богослужения. Ну, как хотите, а я выпью. Альфио, – сказал я, – вы придумайте для меня способ вступить в дело, а тогда я погляжу. Но предупреждаю вас, денег у меня нет.

– Придумаем, придумаем.

– Но у меня будут деньги.

Он смотрел на меня в упор, как будто что-то притягивало его взгляд. И наконец сказал тихо:

– Io lo credo. [ 22 ]

Чувство силы, если не славы, всколыхнулось во мне. Я открыл бутылку кока-колы и, поднося ее к губам, посмотрел поверх стеклянного ствола прямо в глаза Марулло.

– Ты славный мальчуган, – сказал он и, пожав мне руку, направился к выходу.

Что-то вдруг толкнуло меня его окликнуть:

22

Я тебе верю (итал.)

– Альфио, а как ваше плечо?

Он удивленно оглянулся.

– Теперь не болит, – сказал он. И пошел дальше, повторяя самому себе: – Теперь не болит.

Вдруг он вернулся взволнованный.

– Надо тебе взять эти деньги.

– Какие деньги?

– Эти пять процентов.

– Зачем?

– Надо взять. Будешь мне выплачивать свой пай постепенно – сейчас немножко, потом еще немножко. Только требуй не пять, а шесть.

– Нет.

– Как это нет, если я говорю да?

– Мне это не нужно, Альфио. Я бы взял, если бы мне нужно было, но мне не нужно.