Зимнее серебро
Шрифт:
Я просидела молча весь ужин, лишь иногда вступала в беседу с Ульрихом, сидевшим рядом, — всячески старалась подольститься и заговорить ему зубы. Когда день стал клониться к вечеру, а солнце за окнами покатилось вниз, Мирнатиус поднялся, и мы дружной процессией проводили счастливую пару в ее опочивальню — через зал от наших покоев. Ульрих отвел мужчин из семейства Мирнатиуса в другое крыло. Василисса сверкала улыбкой на Ильяса, который продел ее руку в свою и покрывал поцелуями кончики ее пальцев; оба они раскраснелись от вина и восторга. Ульрих сжал зубы, но все же принял приглашение моего отца пропустить у него в кабинете по стаканчику доброго бренди за будущих внуков.
— А вот тебе, дражайшая моя супруга, в отличие от наших голубков, увы, придется коротать ночь в холодной постели, — издевательски произнес Мирнатиус, когда мы с ним остались одни. Он сорвал с головы диадему и рассыпал кольца по туалетному столику. Солнечные лучи падали в покои через балконную дверь. — Разве что ты пригласишь того бойкого удальца из стражи. Если так, то у вас пара часов на всяческие радости. Ходить туда и сюда утомительно, поэтому мой друг уж постарается посидеть за ужином подольше.
Я выслушала эти его излияния и промолчала в ответ. Он сначала нахмурился, но тут же заулыбался, засверкал рубиновым блеском. Ох, лучше бы он хмурился!
— Ирина, Ирина, — нараспев зашипел Чернобог, исходя дымом. — Я опять вопрошаю тебя. Не желаешь ли получить от меня драгоценный дар в обмен на зимнего короля? Отдай мне короля и назови цену, я все исполню!
Но я даже искушения не испытывала. Мирнатиус меня излечил навеки от этого недуга. Не думаю, что когда-нибудь захочу принять что-то из его рук и смотреть при этом на демона, который будет ухмыляться в опустевших глазах. Я попробовала придумать, что заставило бы меня согласиться. Дитя, чье лицо мне пока неведомо, умирает у меня на руках; война опустошает Литвас, полчища врагов застят горизонт; мне самой грозит мучительная кончина. Пожалуй, все равно нет. Все эти жуткие вещи рано или поздно заканчиваются. Я покачала головой:
— Нет. Просто оставь нас, меня и близких. Больше я ничего от тебя не хочу. Уходи.
Он зашипел, забурчал, блеснул на меня алым и, весь бурля, убрался прочь. Магрета прокралась в покои, едва он ушел, точно пряталась где-то поблизости. Она помогла мне раздеться, сняла с меня корону, послала за чаем, и, когда чай принесли, я уселась на пол и положила голову ей на колени — ребенком я никогда так не делала, потому что всегда работы было полно. Но сегодня вечером Магрете не нужно работать — ни шить, ни вязать. Она погладила меня по голове и шепнула:
— Иринушка, храбрая ты моя. Не гужи, милая. Зима ушла.
— Да, — ответила я. — Но она ушла оттого, что я разожгла пожарче огонь. А теперь огонь требует дров.
Она наклонилась и поцеловала меня в макушку.
— Попей чайку, душенька, — сказала она и сделала мне сладкий-сладкий чай.
Я шла медленно, опасливо. Ноги я старалась ставить посередине земляного коридора и ступала как можно легче. За моей спиной волочился плащ — его длинная пола затирала на мокрой грязи мои следы. Прошло не так много времени, когда мрак впереди стал мало-помалу рассеиваться. Из-за поворота проникал слабый свет, и земляные стены в нем делались спокойно-привычными, с камешками и торчащими корнями. Я больше не двигалась вслепую. И в ноздри мне бил резкий запах дыма. Еще сотня шагов — и далеко впереди засияло желтое кольцо из горящих свечей.
После непроглядной тьмы подземного хода свет меня чуть не ослепил. Ничего не видя, я пошла наугад в сторону свечей. Свет делался ярче, а я замедляла шаги: с каждым шагом вопрос все настойчивее звучал
Я тихонько подкрадывалась — ближе, ближе, уже так близко, что стали различимы каменные стены в конце коридора и ровные отсветы горящих свечей на этих стенах. И вдруг со спины меня обдало сильным порывом жаркого ветра, и свечи замерцали. У меня по спине побежали мурашки. Я знала, что у меня за спиной. Оно открыло дверь где-то далеко и сейчас идет по подземному ходу прямо сюда.
У меня оставался один миг, чтобы задаться вопросом в последний раз. Я стою на дальней окраине города. Герцогский дворец отсюда далеко, зато водосток близко. У меня есть еще время передумать, развернуться и дать деру. Если я все так и оставлю, никому и дела не будет до моих похождений. Но я поспешила вперед, к арке, изо всех сил стараясь не шуметь. Я быстро высунулась из коридора — проверить, нет ли стражи. Стражи не было, только кольцо свечей, уже прогоревших до коротких огарков, а за свечами — круглый желоб, наполненный горящими углями. Это от них тянуло дымом. Я-то опасалась, что дыма тут больше.
Я вдохнула поглубже и шагнула в подземную комнату. Зимояр обернулся и увидел меня. На мгновение он оцепенел, а потом слегка склонил голову.
— Госпожа, — произнес он, — зачем ты пожаловала?
Он одиноко стоял в кольце из горящих углей, языки пламени плясали у его ног. Серебряная цепь туго стягивала его, оставляя следы на серебряной одежде. Мне все еще хотелось ненавидеть его — но довольно трудно ненавидеть кого-то, когда он закован в цепи и ждет ту нечисть, что ползет по коридору.
— Ты задолжал мне три ответа, — провозгласила я.
Он подумал и сказал:
— Пожалуй, что так.
— Если я освобожу тебя, — начала я, — обещаешь ли ты не возвращать зиму, оставить в покое мой народ и не пытаться уморить нас голодом?
Он отшатнулся от меня, распрямил плечи, засверкал и холодно ответил:
— Нет, госпожа. Этого я тебе не обещаю.
Я так и остолбенела. В этот раз я тщательно обдумала все три вопроса. Пока ковыляла по темноте, все думала и думала. Один вопрос — чтобы он обещал сдержать зиму, второй — чтобы отпустил меня, третий — чтобы запретил своим подданным грабить смертных отныне и вовек. Казалось бы, все условия для выгодной сделки налицо. И мне как-то в голову не приходило, что даже скованный, обреченный на гибель и обрекающий на гибель весь свой народ, он все равно…
— То есть ты так жаждешь нашей крови, — прохрипела я, — что не хочешь спасать свой народ… Что готов сам умереть тут, насыщая этого…
— Спасать мой народ?! — повторил он звенящим голосом. — Как ты думаешь, неужели я растратил свое могущество и все богатство моего королевства до последней монеты, неужели я отдал руку жалкой, как я полагал, смертной деве, — даже будучи взбешенным, тут он осекся и слегка поклонился мне, точно заново извиняясь, — не во имя спасения моего народа?!
Я поперхнулась. Слова застряли у меня на языке. А король посмотрел на меня и горько прибавил: