Зимний эндшпиль
Шрифт:
– А у вас здесь что вообще? – вдруг удивлённо спросил Плеханов, словно только что вошёл в бар и увидел вполне современную точку общепита посреди леса.
– Что-то наподобие базы отдыха, – взбивая капучинатором пену на молоке, проговорила Эмма. – Но мы ещё не открылись, поэтому кофе за счёт заведения, – она улыбнулась, передавая чашку следователю.
– Ну, я если б знал, я бы ещё и на бутерброд напросился, – обнажая ряд пожелтевших зубов, оскалился в короткой улыбке Плеханов.
– Если не побрезгуете, то, пожалуйста, – Эмма показала рукой в
– Да чего брезговать-то, – взмахнул руками следователь. – Я как-то помню, прихожу к нашим, – рассказывая, Плеханов подошёл к столу и, подвинув к себе несколько тарелок, стал сооружать себе сложный бутерброд, – медикам судебным. Они там как раз жертву рассматривали, – он в растерянности повозил взглядом возле себя, но потом радостно подскочил и пошёл за оставленной на стойке чашкой кофе. – Так вот, захожу, а один из патологов в руку жертве булочку с маком положил, стоит, кофе пьёт и с коллегой особенности ливера почившего обсуждает.
На этих словах столичный журналист, еле сдерживая судорожные порывы, вылетел на улицу, Эмма закатила глаза, а Майк, слегка позеленев, выдал длинную матерную фразу на родном языке и удалился в сторону туалета.
– Ой, простите, – махнул рукой следователь, активно уничтожая остатки вчерашнего застолья, – забываю, что все кругом обычно не с таким крепким пищеварительным трактом.
– Я вот в толк не возьму, – задумчиво произнёс Пётр Сергеевич, – а как это он булочку в ладонь трупу-то положил. Рука-то на столе должна лежать.
– Ой, да там вообще и смех и грех, – хихикнул Плеханов. – Этот, пока ещё живой был, в цемент упал спьяну, ну вот в такой изящной позе и застыл. Мужики хотели его даже цементом замазать и у себя в морге как арт-объект оставить.
– Какая занимательная история, – немного округлив глаза, сказал Эмма. – Если вы не против, я начну здесь порядок наводить, а то время идёт, скоро барин с супругой придёт.
– Ой, у вас здесь собственный барин есть? – живо заинтересовался следователь.
– Это Эмма у нас так шутит, – поджав губы, Корабельников посмотрел на часы и, чуть наклонив голову, проговорил: – А я, наверное, откланяюсь. Дела.
– А мужчина у вас здесь абонемент купил? – следователь кивнул в сторону лежащего на диване Ивана.
– Ох, точно! – Эмма повернулась к Корабельникову. – Я со стола-то уберу, а вот одухотворённое, но нетрезвое тело нашего мастера нужно бы отсюда переместить.
– Сейчас Майка попрошу помочь, – шумно выдохнул Пётр Сергеевич.
– Так, может, и я на что сгожусь? Так сказать, в уплату за сытный завтрак, – дожёвывая хлеб с колбасой, Плеханов подошёл к Ивану и, наклонившись над ним, несколько секунд разглядывал. – А что же вы сказали, что у вас трупа нет?
– Что простите? – спросили почти одновременно Эмма с Петром Сергеевичем.
– Я говорю, вы мне сказали, что трупа нет, – доскребая ложкой из кофейной чашки остатки
– А, – облегчённо выдохнул Корабельников, – шутите. Ну-да, этот мертвецки пьян, ну ничего, я его даже жалею немного, потому что ему жена такую головомойку устроит, что ой-ей.
– Ну он может, конечно, и пьян, – зевая до хруста в челюстях, сказал следователь, – но жить с ножом между рёбер никак не получится. Да и подостыл немного, а это значит, что точно прошло более трёх часов.
– Как так? – осторожно подходя, проговорила Эмма. – Вы что-то путаете. Мы все были здесь с вечера. Ваня выпил много.
– Стойте там, – жестом остановил Эмму следователь, – и так уже всё истоптали.
Мужчина вывернул карманы, после чего, обойдя диваны, открыл свою папку и, вытянув пару латексных перчаток, вернулся к трупу, аккуратно подняв висящую полу рабочей куртки.
– А крови вы не увидели, потому что она в диван натекла, вон под ним какое пятно.
Теперь стало видно, что край дивана был густо напитан, и бордовое пятно лезло во все стороны, промачивая уже даже обшивку спинки дивана.
– Как так-то? – судорожно выдохнула Эмма. – Здесь же всё время кто-то был.
– Так мы с Ваней ещё ноги эти ходили смотреть, будь они неладны, – прижимая руку к левой стороне груди, сказал Корабельников.
– Какие ноги? – спросил следователь.
– Пластиковые. Собственно, почему мы тут все и переполошились, – сказал Пётр Сергеевич. – Журналист этот, ну тот, что блевать убежал, ночью пришёл и сказал, что ноги из кустов торчат. Мы на улицу пошли, а там какая-то сволота пошутила. Конечности от манекена в туфли обула и в кусты положила, вроде как человек там лежит.
– Понятно, – покивал следователь. – Алё, Сидоров, всё нормально. Есть тут труп. Нашёл. Нет, едрёна колобашка, он в прятки со мной играл, а я не сразу сообразил. Высылай группу, – следователь помолчал и добавил: – Да что ж тебя ни черта неслышно. Всё у вас всегда через одно место, – проворчал он и, нажав отбой на телефоне, сказал: – Здесь теперь место происшествия, но, так как у нас с вами по дорогам, оказывается, поросята бешеные бегают, а на море, – он указал рукой за окно, – непредвиденная качка, куковать мы с вами, по крайней мере до следующего утра, будем тесной компанией, – телефон следователя подал сигнал и тот, прочитав сообщение, покивал. – Ан нет, наши изыскали ресурсы заскочить, так сказать, на огонёк и трупачок.
– Пётр Сергеевич, наверное, нужно Иконникова предупредить, о происшествии, – тихо сказала Эмма, – пока сюда толпа полицейских не набежала.
– Как я ему скажу-то это всё? – перебирая бледными губами, произнёс управляющий. – Вчера ноги, сегодня это.
– А что за ноги всё-таки? Может покажете, пока суд да дело.
– Так я одну нечаянно утопила, а вторую мы так на улице и оставили, – расстроенно произнесла Эмма и вдруг побледнела. – То есть мы вот тут ели, пили, общались, а Ваня мёртвый всё время лежал?