Зимний Мальчик
Шрифт:
— Где работаешь?
— Водилой на «скорой», как и хотел.
— И как там, на «скорой»?
— Спроси через месяц, я пока не распробовал.
Мы шли в сторону института, шли рыхлою толпой, которая распадалась по пути на ошмётки по пять, три, одному человеку. Кто-то уходил гулять, кто-то шёл домой, кто-то хотел продолжить празднование в компании. У нас в группе компания пока не сложилась. Зелёные ещё, первый курс. Не созрели. Придёт май, ужо тогда…
— Давай посидим, пока дождь не начался, — предложил Шифферс.
— Изволь, барон, — мы подошли к скамейке.
Сели.
— Ты,
Я ждал продолжения.
— Я вот не смог. Знал, что опасно, но не решился против всех пойти.
Я опять промолчал.
— Тем более, что Землицин ехал с нами. Ну, не хотел я начинать институт с неприятностей. Армия учит быть как все. Не выделяться. Вперед не рваться, сзади не отставать.
— Отставать, конечно, нежелательно, — согласился, наконец, я. И не продолжил.
— Ты о Николае часто думаешь? — наконец перешел к главному Шифферс.
— О Васине? Не сказать, чтобы часто. Жаль парня, пропал за ведро картошки, и то не своей, а больше и думать мне нечего.
Я соврал. Совсем недавно, глядя на портретики, что несли перед трибуной, я думал, что на них должен был быть Васин. Чтобы стало впредь неповадно разменивать жизнь паренька, которому и восемнадцати не было, на картошку. Думать-то думал, но кричал «ура». Как и все.
И сейчас тоже промолчал. Не потому, что видел в бароне стукача, нет. Просто не нужны барону неприятности, да и мне тоже. А что, кроме неприятностей, могут принести подобные разговоры? С трибуны нас призывают по-ленински бороться. Ага, только наган заряжу, да штаны подтяну.
— Ну, да, ну да. А мне всё чудится, будто он стоит рядом и говорит, что зря мы тогда самогонку не выпили. Ничего, мол, нельзя откладывать на потом. Потом может и не случиться.
Мы посидели ещё минуту, потом Яша встал.
— Ладно, пойду, пожалуй. Сосну часок-другой. Если получится. Ты-то что собираешься делать, если не в Париж?
— Учиться, учиться и учиться. И всякие мелочи — стирка, уборка, готовка. Да, кстати о самогоне. Знающие люди говорят, что в общаге проверка будет. На предмет употребления. И может выйти нехорошо.
— Я-то не пью. Мне вечером шоферить. И лишних денег нет. Три младшие сестры, тут, брат, не до пьянки. А насчет проверок — гусары проверок не боятся. Да и что тут сделаешь, ходить и уговаривать — дурака из себя делать. Жизнь в общаге, она такая…
Он пошел к общежитию. Оно, общежитие, рядом с институтом. Совсем рядом, соседнее здание. Мне на вокзал идти в ту же сторону. Идти, потому что по случаю демонстрации троллейбусы по этому маршруту не ходят. Да тут и идти всего ничего. Полчаса. Если не спешить. А куда мне спешить? Некуда мне спешить. Нигде не ждут, вот и некуда.
И я решил ещё посидеть на скамейке. Издали раздавался бубнёж трибуны и урякание демонстрантов, мимо люди шли в меру усталые, в меру довольные, а некоторые даже и сверх меры. У них с собой было. Магазины-то с утра закрыты, работники торговли тоже демонстрируют. Купить негде, если не запасся заранее — страдай. Правда, не выпить запасенное прямо вчера могут лишь дальновидные
Некоторые шли с портретиками, только несли их уже кое-как, мордой книзу. Ну да, портретики. Ладно бы Гиппократ, Авиценна, Бурденко, наконец. Это я о нашем институте. А то Устинов, Демичев, Капитонов… С какого боку они к медицине?
С другой стороны, это преемственность, традиция. Раньше с хоругвями ходили, Христа славили, а теперь Капитонов на палочке и слава КПСС. Но не всё ли нам равно?
Начался дождик, пока слабый. Я встал да и побрел к вокзалу. Болоньевый плащ не грел совершенно, недолго и замерзнуть.
Отчего бы мне не погулять? Не поразвлечься? А то жизнь моя пустая и серая. Несмотря на интереснейший её период. Это я днями в «Комсомолке» прочитал дискуссионный материал о новом явлении нашего времени. Дети обеспеченных и влиятельных родителей живут на всём готовеньком, но живут скучно, уныло, всей радости — похвастаться импортными обновками, сходить на вечеринку или в ресторан, убивая время среди себе подобных. А комсомольской работой занимаются нехотя и формально. Как их вернуть на правильный путь?
Положим, я такой, да не такой, начал оправдываться я. Живу на свои, дедушкины деньги тратить нужды нет. Оперу написал. В самодеятельности участвую. Учусь. Завтра вот новый шахматный турнир начнется, на первенство клуба, Антон настоял. Нельзя, говорит, зарывать талант в землю. А почему нельзя, может, в земле он прорастет подобно злачному зерну, и даст прекрасный урожай? Уже дал, ответил Антон. Он утверждает, что я играю очень сильно. Почти как мастер. Или около того. Мой перерыв и был помещением таланта в благодатную почву, и потому он, урожай, должен быть собран до последнего колоска.
Гулянка не задалась. Даже мороженого не поел: у мороженщиц тоже праздник, кафешки закрыты, и вообще… холодно.
И в электричке было холодно и неуютно. Или это я разнежился, обуржуазился и переродился? К хорошему привыкаешь, а надо бы привыкать к плохому. Но не хочется. Хочется верить, что будущее окажется не хуже настоящего. Пожалуйста!
Сойдя с электрички, я внимательно осмотрел и доску объявлений, и столбы. Милицейские предупреждения исчезли. Взяли мразь? Шевалицника? Или кого другого? В газетах, как водится, ни слова, я нарочно смотрел, но и почтальон наш ничего не сказал, а будь стрельба в Сосновке, он бы непременно знал. Или взяли без стрельбы? Или это был кто-то другой?
Домой я добрался уже продрогшим, и решил согреться Чаем с мёдом. По дедушкиному рецепту.
На втором стакане в дверь позвонили. Нежданно. Оля и Надя в городе, а больше ко мне никто не ходит, разве почтальон. Но сегодня почта не работает, праздник.
Оказалось — бывшая дедушкина домработница.
— Заходите, Вера Борисовна. Какими судьбами, вы же в Кострому отъехали.
— Как отъехала, так и приехала, Мишенька. Не сложилось у меня там. У дочки семья, я им только стеснение и докука. Хорошо, что домик не продала, мне Иван Петрович говорил, не торопись, будет куда возвратиться, а продать всегда успеешь. Знал твой дедушка. Мудрый был человек.