«Зимняя война»: работа над ошибками (апрель-май 1940 г.)
Шрифт:
Если мы вступили в войну с Финляндией и не дали бы нужного разъяснения, что вся эта война ведется только на пользу улучшения обороны нашей страны. Там очень много было интересных явлений, т.е. почему мы идем освобождать финнов, они сопротивляются, а мы их должны освобождать. Это объясняется тем, что там было неправильное представление наших лозунгов. И только тогда, когда вопрос был разъяснен по-иному, что это делается для того, чтобы обеспечить северо-западные границы нашей страны, чтобы враг не смог нас потревожить, только тогда народ стал драться по-иному, и такие нездоровые мысли и настроения стали исчезать. Мне кажется, что этот вопрос — вопрос воспитания, нужно поставить во главу. Нужно разъяснить, что мы заняли определенный участок Финляндии не только для того, чтобы его иметь, но и для того, что, может быть, придется выступать в другом месте. Кто говорил, что мы все время на Дальнем Востоке будем находиться в таком положении, в каком воевали, и что не придется драться где-либо еще?
И вот так если продумать целый ряд вопросов, то можно сказать, что наша армия готовится к нападению и это нападение нужно нам для обороны. Это совершенно правильно, и мы в этом должны сами повернуть себя к стране. Мы должны обеспечить нашу страну не обороной, а наступлением, и что мы сможем дать более сильный удар врагу. Наша армия способна, чтобы обеспечить счастье нашей страны.
Мы говорили между собою, что лозунг политической обороны, но устав говорит — для наступления. Наша армия существует для обеспечения нашего государства, нашей страны, а для того, чтобы обеспечить это, надо разгромить, разбить врага, а для этого надо наступать. Исходя из политических условий мы должны наступать, и Правительство нам укажет, что нам нужно делать.
Вопрос интернационального воспитания. Тов. Мехлис не совсем жестко поставил этот вопрос. Вы поставили, чтобы воспитывать в интернациональном духе, — надо не говорить так. Я считаю, что в этом вопросе мы допустили ошибки в нашем Уставе. Когда его изучают в иностранных армиях, то они считают, что наша армия призвана против всех государств, которые по своему устройству не подходят к нам, и что у нас временного соглашения не может быть, и вообще наши люди воспитываются так, что там, где есть эксплуататоры, мы будем воевать. Мы совершенно ясного представления не даем. Всякий враг есть враг до тех пор, пока он сопротивляется — это правильно. Вместо того чтобы воспитывать в бойце ярость к врагу, мы хорошо встречаем пленных; были такие случаи, когда прибегал перебежчик, говорил, что он рабочий, у нас его тепло принимали, а потом он оказывался шпионом. Я считаю, что в этом направлении должна быть совершенно четкая установка, и в уставах нечего рассуждать. Мы должны наступать, а когда потребуется — освобождать. Здесь надо сделать поправку. Воспитание армии должно быть понятно и доходчиво до каждого человека с ружьем.
Следующий вопрос в части военной доктрины. Я считаю, что у нас вообще взята правильная линия — мы учим наступательной доктрине потому, что без наступления нельзя выиграть сражения. Какие формы боя мы должны избрать? Формы боя должны быть совершенно ясные — окружение и наступление на противника. Некоторые дивизии сидели в окружении и считали себя героями — это неправильно.
Мы должны учить смелым формам боя, должны воспитывать самостоятельных людей. Командиры, которые попали в окружение, должны драться, а то получается, когда командиры попадают в окружение, они сидят там и шлют телеграммы. Надо воспитывать в смелом духе.
Для воспитания наших бойцов нужно выбирать самые решительные и смелые формы боя, и только тогда могут быть результаты. Последняя война, по существу, требовала смелых фланговых операций, и только при тщательной работе командования эти операции давали успех. Нужно приучить бойца к тому, что если он получил приказ, он должен его провести, и это дело получит пользу. Это главное направление.
Теперь в отношении того, к какой войне мы должны готовиться — к маневренной или позиционной. Надо сказать, что в конце концов, что мы вышли победителями не в маневренной войне, а в позиционной, и может быть так, что мы в маневренной войне оказались слабыми, а в позиционной одержали победу. Победу, которую мы одержали в Финляндии, получили на позиционной войне, и мы говорили, что маневренную войну мы освоили: и что наша опасность в маневренной войне та — не научились водить наших средств. У нас получилась такая техника, которая явилась обузой, а получилось это благодаря тому, что мы не умели применять технику в маневренной войне.
Мы должны помнить, что через посредство операции боя должны добиться широкого маневра, т.е. отвоевать себе право на маневр. Поэтому армия должна быть одинаково готовой как к позиционной, так и маневренной войне, и только тогда мы будем хорошо себя чувствовать.
По вопросу о непобедимости. Тут нам надо знать меру. Если мы признаем себя абсолютно непобедимыми, это будет величайший вред, ведь мы тут спутали два понятия — решали не понимающие люди, что мы вообще от природы непобедимы. Немцы тоже воспитывали свою армию, что она непобедима. Этот лозунг нужно изменить и развивать его так, чтобы было сказано, что мы такая армия, которая может разбить, и нас не разобьют. Но нас не разобьют при условии, что мы будем по-настоящему работать. Нужно поставить на правильные рельсы, начиная с бойца. Поднять веру в победу. Нужно нам учить другому направлению. Та армия, которая умеет и наступать, она будет победительницей, а не армия, которая идет с поднятым носом.
Воронов:
Мерецков: Непобедимыми мы будем, если будем по-настоящему работать — именно в этом направлении должен идти этот лозунг.
Насчет техники. Будет неправильным, если я буду ходить и думать — техника у нас большая, но вся она ничего не стоит. Я глубоко уверен, что в смысле технического оснащения мы сильны, но надо по-настоящему изучить эту технику, а если технику накрывать и написать на ней — прошу не трогать, совершенно секретно, — то всегда будут неожиданности. В вопросе оценки нашей техники мы должны держать себя с достоинством. Верить в оружие надо. У нас не было веры в оружие; бросали пулеметы, бросали винтовки. Надо воспитывать любовь к своему оружию. Мы должны по-сталински в этом вопросе сказать: без человека техника мертва, поэтому при нашей технике мы должны иметь замечательных специалистов.
Теперь об автоматике. Куда мы должны расти. Взять для примера сейчас Германию, они имеют массу самолетов, а вот в летчиках у них прорыв, и, наверное, думают, нельзя ли позаимствовать летчиков наших. Поэтому авиация, артиллерия и автоматика должны развиваться во всех своих видах.
Дальше, хочу сделать замечание по личному составу. В нашей присяге говорится — это основное направление воспитания наших кадров. Отсюда вытекает вопрос — почему же мы не имеем волевого и полноценного бойца. Мы об этом очень много болтаем, но мало проводим в жизнь реального, и, в конце концов, нужного полноценного командира нет. Тов. Мехлис, Вы в своем докладе сказали, что пусть кто-либо попробует тронуть генерала, он будет нести какое-то наказание (если, конечно, за дело). Я же считаю, что это же положение нужно провести и для нашего командира. Такое положение должно быть записано в правах и обязанностях, и все закреплено соответствующим законом. Товарищ Сталин указывал, что вот в кооперации и то определены права, чем он имеет право пользоваться и за что несет ответственность, а вот в армии этого нет. Этот вопрос нужно поставить со всей четкостью, у нас есть Конституция, нужно все изложить соответствующим путем, написать права и обязанности командира и тогда дело будет идти по-иному, т.е. по хорошему. У нас люди боятся что-либо говорить прямо, боятся испортить отношение, боятся попасть на смех, оказаться в неудобном положении, а отсюда часто люди боятся говорить правду.
Я думаю, что народный комиссар обороны этот вопрос разрешит в ближайшее время. У нас в последних боях в Финляндии были отдельные операции, о которых знал только командующий тогда фронтом, а теперь народный комиссар обороны т. Тимошенко и я. А если бы я сказал свои предполагаемые операции заранее, то уверен, что на меня было бы несколько писем, сигналов, что мол, он прямо какой-то ненормальный, и в первую очередь, было бы написано т. Тимошенко.
Там распространялись такие вещи, что якобы я и маршал т. Буденный пошли в атаку и были убиты. Дальше, говорили, что Мерецков убит несколько раз, и, наконец, были распространены слухи, что Мерецков арестован. Об этом говорили все, а поэтому я должен быть все время с бойцами, чтобы показаться, что действительно я жив, и командовать вперед. Я из сведений последних сводок Особого отдела [379] знал, как развивается война в Карелии, причем всегда эти сведения преподносились не в точном виде.
379
Так в документе.
Нашу систему руководства войсками нужно изменить, надо подобрать честных, преданных людей, и если человека посадили, то нужно ему дать распоряжаться [380] , конечно, если он не оправдает себя, то понесет ответственность перед судом. В нашей армии нужно ввести коллегиальное управление. У нас секреты не могут держаться и минуты. Товарищ Сталин нас об этом неоднократно предупреждал, что даже некоторые вещи не нужно говорить и начальникам. Передашь какую-либо вещь, и в конце концов получается, что к вечеру уже все знают, ходят улыбаются, а старший начальник думает, что никто ничего не знает, и все держит в секрете. И вот, товарищи, можно ли при таких условиях провести какую-либо операцию? Конечно нельзя. [Об] операции в Финляндии, повторяю еще раз, знали только т. Тимошенко и я. Тов. Тимошенко командовал вперед, и все вначале в недоумении были, не знали, что делать, а уже после дело стало понятное, и операции одерживали победу. Товарищи, эту болезнь необходимо вскрыть и немедленно начать ее изучение. Мы должны поставить командира в такие условия, чтобы он пользовался доверием, предупредить его, что если он понесет болтовню, то он и по линии своего воинского долга понесет ответственность. В этом отношении безусловно необходимо дать права и ответственность нашему командиру.
380
Так в документе.