Змееносец
Шрифт:
Серж послушно принял вино и решительно влил его в себя.
— Я пришел проститься, друг мой Паулюс, — мрачно проговорил он, — не знаю, свидимся ли… Но в Конфьяне всегда примут тебя!
— Не хочешь ли ты рассказать мне, что случилось? — оправив скапулярий, спросил Паулюс.
Серж дернул плечами и поставил кружку на стол.
— Все то же. Мечты трубадура разбились о железную волю герцогини. Эта женщина не знает, что такое любовь. Она не умеет любить.
— Ты придумал какой-то идеальный мир. И не желаешь понять очевидного: подчас знатная
— А что ты с утра такой трезвый? — еще больше мрачнея, отозвался Скриб.
— Дела у меня. Завтра свадьба. Не пристало святому брату на ногах не держаться. Еще обряды перепутаю, — и Паулюс громко рассмеялся.
При слове «свадьба» Серж смертельно побледнел, и руки его сами собой сжались в кулаки.
— Ты и мертвецки пьяный все сделаешь верно, — хрипло проговорил он и подошел к окошку, глядя, как снег укрывает землю в предпоследний осенний день. Не выдержал, обернулся к Паулюсу и воскликнул: — Если бы она хоть слово сказала! Если бы хоть признала! Паулюс! Что мне делать теперь?
— Но-но! Ты полегче, — рявкнул монах, глянув на кулаки Скриба. — Я же не виноват, что у тебя любовь безответная. Выбрал бы себе кого другого для воздыхания. А так… я тебе уже давно сказал, что делать. Признайся ей кто ты, и дело с концом. Хотя… король все же получше маркиза будет.
Последнее замечание было сказано с самым задумчивым видом.
Взгляд маркиза погас. Руки свесились вдоль тела, а кулаки разжались сами собой. Безжизненным голосом Серж произнес:
— Я уезжаю на рассвете. Если захочешь проститься…
— Ступай, сын мой, — сказал ему вслед брат Паулюс. — Я загляну к тебе после заутрени.
Он дождался, пока за Скрибом закрылась дверь, подскочил к сундуку и открыл его.
— Как ты тут? — спросил он у Лиз.
Лиз зажмурилась — после кромешной тьмы свет резко ударил по глазам.
— Живая! — заявила она. — Это что за полудурок был?
Разговор она, разумеется, слышала. И поняла достаточно, чтобы сделать выводы. Брат Паулюс хохотнул. Манера изъясняться у его гостьи была более чем необычна.
— Это трубадур из соседнего замка. Завтра у его госпожи свадьба. С нашим королем. А он никак поздравительную песнь сложить не может. Наверное, — и Паулюс рассмеялся еще громче.
— У тебя есть, во что переодеться? — спросила Лиз, вполуха слушая его разъяснения и снова критическим взглядом осматривая свой туалет.
Монах не менее критическим взглядом осмотрел наряд своей гостьи, задержавшись на всех соблазнительных местах.
— Жаль, что ты желаешь переодеться, — вздохнул он. — Но гардероб у меня невелик. Могу до завтра дать тебе свою праздничную сутану.
— Сутану так сутану, — махнула рукой она. Но под его взглядом покраснела, — ты во мне дыру просмотришь! А еще монах!
Паулюс только хмыкнул, достал ей из сундука одежду и пошел к двери.
— Ты пока переодевайся, а я все же схожу к старой Барбаре. Завтрак нам обоим не помешает.
Отсутствовал он недолго, едва
Ей же ужасно хотелось есть. Все-таки она не ела несколько… столетий. Усевшись за стол и приступив к еде, Лиз с любопытством поглядывала на монаха и, наконец, отважилась спросить (и откуда эта странная робость, решительно ей несвойственная?):
— Так как, говоришь, тебя зовут?
Брат Паулюс едва открыл рот, чтобы ответить… как вновь раздался негромкий, но уверенный стук в дверь.
Монах бросил быстрый взгляд на Лиз, развел руками и коротко произнес:
— Сундук.
Она покорно вскочила из-за стола и проследовала к своему убежищу. Спрятав ее, Паулюс поплелся открывать, мысленно возмущаясь, что за отвратительное утро, если не считать прелестной гостьи, неизвестно откуда взявшейся на его голову. И если это снова Скриб, уж он ему расскажет!
Паулюс зло распахнул дверь и увидел на пороге герцогиню. Она решительно вошла в комнату и повернулась к хозяину.
— Здравствуйте, брат Паулюс, — госпожа Катрин стояла перед ним, надменно глядя куда-то вперед. — Не будете ли вы столь любезны сказать Его Величеству, что я покидаю замок, и передать ему это послание?
И она нервным движением достала из рукава письмо.
— Отчего же не передать. Передам, — проговорил Паулюс, почесывая затылок. Взял протянутый ему свиток и уточнил: — Так завтра в церковь вы приедете из своего замка?
— Нет, в церковь завтра я не приеду. Передайте Его Величеству, что он может отменить церемонию. Вам одной заботой меньше, брат Паулюс. Впрочем, окажите мне еще одну услугу, — Катрин закусила губу, и достала из кошелька, висевшего у нее на поясе, небольшой свиток, перевязанный пурпурной шелковой лентой. — Передайте… передайте это письмо моему трубадуру.
Герцогиня положила свиток на стол, резко развернулась и почти выбежала из покоев монаха.
Паулюс отбросил в сторону врученное ему письмо к королю. Какая уж теперь разница, что там написано, если свадьбы все равно не будет? Схватил свиток, лежащий на столе. Сорвал ленту и, не заботясь размышлениями о каких-либо правилах, прочитал послание, адресованное Скрибу. Письмо было написано ровным четким почерком и без единой помарки. От строгой латыни отвлекал лишь резкий запах розового масла, исходящий от ленты.
«Я взяла на себя смелость писать к вам.
Я отпускаю вас. Теперь вы сможете найти себе иную даму, которой, уверена, будут нравиться ваши канцоны. Простите, что не сумела оценить их по достоинству…».
Крышка сундука скрипнула, и Лиз, придерживая слишком длинный подол сутаны, выбралась на свет божий. Оценив задумчивый вид монаха, она подошла к нему и через плечо заглянула в бумагу, которую он изучал.
— А это была герцогиня, да? Которую трубадур любит?
— Герцогиня, — эхом отозвался Паулюс. — И вот что с ними делать?