Змееносец
Шрифт:
— Что на этих шпалерах? — спросила она, повернув голову к нему и попытавшись улыбнуться. — Сюжеты о рыцарях и прекрасных дамах?
— Рыцари, прекрасные дамы, турниры. Отцу всегда нравилось что-нибудь героическое или религиозное. Он построил часовню, пригласил монаха, но почти никогда там не бывал, — Мишель задумался, отчетливо понимая, что принадлежит другому миру. Миру, где находится его дом, где у него есть обязанности.
Безошибочно чувствуя настроение и мысли короля, Мари коснулась его волос. И ему стало бесконечно тепло от ее руки. И по-домашнему уютно.
— А тебе? Тебе понравилось что-нибудь в моей жизни? Должно быть, мы разучились воспринимать красоту за эти восемь веков.
— В твоей жизни мне понравилась ты, — он улыбнулся. — Мари…
Он был влюблен. Он терял голову. Он желал только одного: быть вместе с ней всегда. Именно это он попросил бы у ожерелья.
Ожерелье! Быть может, сказать ей правду? Просить отправиться с ним? В чужой мир, который совсем не похож на тот, в котором она живет. Даже если она согласится, не станет ли это жертвой с ее стороны. Решением, принятым в спешке.
— Кажется, я проголодался, — медленно произнес он, взял ее руку в свою и прикоснулся к ее ладони губами.
— Мужчины в веках не меняются! — хмыкнула Мари. — Как ты относишься к итальянской кухне?
Мишель громко рассмеялся.
— Наша кухарка, старая Барбара, не позволила бы ни одному итальянцу приблизиться к кухне и нашему столу.
— Я так и думала, — закусив губу, ответила она, — но пицца тебе, вроде, понравилась. Это внушает надежду.
XVII
1185 год, Фенелла
Брат Паулюс в приподнятом настроении возвращался от Скриба обратно к себе, напевая веселую песенку, которую недавно слышал в харчевне, когда ходил в город. Вдруг он резко остановился и хлопнул себя по лбу:
— Праздничная сутана!
Лиз необходимо во что-то переодеть. Опять. Паулюс, недолго думая, развернулся на сто восемьдесят градусов и отправился на женскую половину. Старая Барбара в этот час должна быть на кухне. Он незамеченным пробрался в комнату кухарки и плотно прикрыл за собой дверь. Открыв сундук, начал перебирать одежду. Выбрав ярко-синий котт, который никогда до этого не видел у старухи, и бледно-голубое покрывало, схватил первый попавшийся обруч, завязал все добытые пожитки в платок и выглянул в коридор. Ему снова повезло, он никого не встретил и благополучно добрался до своих покоев.
Решительным шагом Паулюс зашел в комнату и с порога заявил:
— Раздевайся, сестра моя!
Лиз, завершившая, в конце концов, без приключений свою трапезу, уставилась на монаха и подумала, что все же приключения, похоже, снова нашли ее задницу.
— Ты что, сдурел? — спросила она. — Я тебя второй день знаю!
— А сколько ты должна меня знать, чтобы переодеться? — спросил Паулюс и бросил к ногам Лиз сверток с одеждой. — Мне нужна моя праздничная сутана, чтобы совершить обряд венчания.
Лиз покраснела до самых корней светлых волос. И знала, что выглядит примерно, как вареный рак с пергидрольной
— Ок, — буркнула она, потянувшись к узлу на поясе, — но, во-первых, отвернись, а во-вторых, прекрати называть меня сестрой. Бесит.
— Бесов изгоним! — уверенно проговорил брат Паулюс, сел к столу, доел хлеб, налил себе кружку молока и, задумчиво почесывая затылок, забормотал: — Наших двух… полудурков я, конечно, обвенчаю. Но это может не понравиться королю Мишелю. А если он объявит войну, а сестр… Лиз? — поднял он глаза на девушку.
Лиз безуспешно боролась с узлом на поясе. Какого черта она так туго его завязала? Но при последних словах монаха была вынуждена отвлечься и посмотреть на него.
— Я полагаю, что при всей сложившейся на данный момент ситуации, твой долг обвенчать их, а остальное — не нашего ума дело. И потом… я не помню из истории ничего о войне Трезмона и… чего там еще?
О том, что про Трезмон она впервые услышала только накануне, Лиз упоминать не стала.
— И Конфьяна, — Паулюс подошел к Лиз, дернул узел на поясе. Тот совсем не поддавался. Тогда он наклонился и вцепился в него зубами.
Сперва Лиз совершенно невменяемым взглядом уставилась на святого брата. Потом подпрыгнула от грохота двери — кто-то снова вламывался. Уныло посмотрела на сундук и скорее утвердительно, чем вопрошающе, произнесла:
— А больше спрятаться у тебя и некуда. Скудно живешь!
— Так предписывает устав ордена, — назидательно сказал святой брат и помог ей забраться в сундук.
— А целоваться с первой попавшейся девушкой тебе тоже устав ордена велит? — хихикнув, спросила Лиз, устраиваясь поудобнее. Монах открыл рот, чтобы что-то ответить, но дверь снова загрохотала, едва не слетев с петель. Паулюс от неожиданности выронил крышку, и та громко ухнула следом.
На пороге возник маркиз де Конфьян, не желавший более ждать, что кто-то ему откроет.
— Да какого ж дьявола! — в сердцах выкрикнул Паулюс. — Что ты здесь забыл, Скриб? Тебе, вроде бы, положено находиться сейчас совсем в другом месте.
— Не богохульствуй! — надломленным, не своим голосом ответил Серж и подошел прямо к сундуку, в котором пряталась Лиз. — У тебя что-нибудь еще осталось, чтобы промочить горло?
— С каких это пор ты стал рьяным поборником святости? — Паулюс отодвинул Сержа. — Садись за стол, есть у меня немного вина из виноградников Пуату. Тебе сейчас в самый раз будет.
Он открыл сундук, сделал Лиз «страшные глаза», поискал под ней рукой, чуть дольше, чем было надо, и выудил на свет божий очередной бочонок. Который и поставил на стол перед самым носом Скриба.
— Что опять? — уныло спросил Паулюс.
— Она не смогла простить мне обмана. Да и разве такое прощают, Паулюс? О, как я измучил ее! Лучше бы мне никогда ее не встречать…
Святой брат пододвинул Скрибу полную кружку. Сам же подпер голову рукой и устало пробормотал:
— Судя по твоему рассказу, твоя герцогиня тоже не прыгает от радости, что встретилась с тобой. И что теперь?