Змеиная Академия. Щит наследника. Часть 2
Шрифт:
Проклятья мертвых роз найдут.
Проклятье мертвых роз — Unrеаl
Приземление вышло неожиданно мягким — прямо в центр огромной кушетки на небольших ножках. Рин мигом утонула хвостом в подушках и накидках — впрочем, все они смотрелись удивительно органично, будучи сделаны в одной сине-янтарной гамме. Она это отметила как-то мимолетом, чувствуя, как выплескивается из тела сила, извиваясь черными угрожающими кнутами. Змейство, да где же это она? Как же это… как прекратить, не
Вдох. Тихий, мерный. Из горла вырывается хрип вперемешку с шипением. Картина, висящая на соседней стене, с грохотом падает на пол. Теперь ее еще и стыд захлестывает. Несколько подушек рассыпаются прахом.
— Нет… — всхлип на грани слышимости.
Хвост молотит от бессилия, сбивая все вокруг в ком.
Колебание воздуха. Миг — и сильные, жесткие руки ловят ее, крепко, но не больно фиксируя. Мощный тяжелый хвост придавливает, не давая пошевелиться. Прямо на нее смотрят хищные алые глаза с золотыми звездочками. Теплое дыхание императора щекочет шею. На нем только легкая домашняя туника темных тонов, перехваченная поясом, волосы чуть мокрые — словно только из купальни.
Боль мешает думать, не дает сосредоточиться, мешаясь с испугом. Это конец. Ее легко, как пушинку, приподнимают, чужая сила обволакивает, унимая боль, закутывает, утихомиривает бушующую магию. Ее голова — на чужом плече. Длинные пальцы с острейшими когтями расплетают волосы, перебирая. Это какой-то абсурд.
— Тише, ши-аннэ, тише, змейка, — голос императора лишает воли, не дает противится, лучше любого успокоительного настоя.
Смешок.
— С этим меня еще никто не сравнивал…
Больше император Шелларион ничего не сказал, а у нее и говорить-то сил не было. Так и полулежала в объятьях всемогущего змея, постепенно уплывая в сон. Этот сон был совершенно чудесен, потому что там ее обнимал Нильяр, завертывая в кольца своего хвоста. Впервые с его лица слетела бесстрастная маска — пусть хоть немного, хоть чуть. Наследник выглядел встревоженным и расстроенным. А еще — безумно уставшим. Бедный. Слишком много дел, наверное, и не прилег.
Ох. Иршас обернулся, сверкнув глазами и стало боязно.
— Глупая девчонка. Чуть себя не угробила. — почти злое.
Странный сон. Как будто он уже все знает. Ее лицо обхватывают шершавыми ладонями, заглядывают в глаза, а потом — целуют. Крепко, собственнически, до головокружения, словно наказывая этим поцелуем.
Интересно, это ничего, что она свалилась на императора? Даже во сне охватывает липкий страх, и Нильяр, как будто в реальности, отпускает, обнимая уже бережно, сажает ее на хвост.
— Отец не сердится на тебя, а вот я — очень даже. Если еще и выяснится, что повод был пустячный…
Ох, зря он это сказал. Все ее сознание, всю сущность вновь затопила боль. От предательства родного человека. От того, что все ее опасения, до этого казавшиеся смешными, сбывались, от…
Наверное, она кричала и плакала. Чужая ладонь легла на лоб, обжигая жаром, и это странный сон закончился, оставив ее посреди пустоты и уютной темноты.
Там ее гладил по голове Эскайр тан Ши, поглаживая чешую длинной щеткой — словно натирал до блеска.
Она отчего-то четко помнила, что случилось до того, но
Тан Ши коснулся ее макушки, потрепав, словно малыша. Она ощущала его приязнь и смешливую теплоту — для нее одной.
— Мой долг — заботиться о душевном спокойствии моей жрицы. Я не стану стирать твою память, ты должна помнить все, что узнала, это важно. Но знай одно — никто тебя не разлучит с твоим принцем, змейка. Твоя кровь почти идеальна чиста, ты даже не полукровка, у тебя есть любящий отец и дорогие тебе друзья. Предательство — всегда больно, но согласись, лучше узнать сейчас, чем тогда, когда будет поздно?
Горло сдавило вновь, но Рин кивнула, соглашаясь. Он прав.
— И поэтому прекращай жалеть себя и распускать сопли, — резкое, — ничего непоправимого еще не случилось, вопреки всем чужим стараниям. Будь достойной своего звания, моя жрица.
Темные глаза нехорошо блеснули. В них жило то же безумие, что она видела в пустых глазницах Эрайша, та же жажда мести, смешавшаяся сейчас с искренней привязанностью к ней. Эту связь она ощутила неожиданно так полно и остро, что горло сжало. Встань, тряпка.
Она встала на колени, коснувшись лбом клубящейся тьмы — где здесь стены, где пол — было непонятно.
— Моя преданность всегда будет принадлежать вам, также, как и наследнику Нильяру, мой бог.
— И кого бы из нас ты выбрала? — насмешливое.
Как будто он говорит сейчас не о служении, а о чем-то ином. Или просто над ней смеется. И что сказать? Она облизала пересохшие губы, натолкнувшись на чужой пристальный взгляд, и чуть не рассмеялась от нахлынувшего облегчения. В нем не было ни страсти, ни даже простого интереса к ней, как к женщине, — только лукавая подначка. Но это не значит, что ответить легко. Теперь она, пожалуй, как никто, понимала глупых братцев-каэрхов. Надо будет обязательно попросить об их помиловании у Яра… потому что никому бы она не пожелал попасть между молотом и наковальней — между клятвой служения своему богу, замешанной на ее крови и уже нерушимых узах, и неменее жесткой клятвы и искренней приязни, связывающей ее с наследником.
— Я… — закашлялась, — мне лишь остается надеяться, что вы никогда не поставите меня перед таким выбором, мой бог, — только и смогла выдохнуть.
Молчание — тяжелое, тягучее. Тонкие ленты тьмы хлыстами обвиваются вокруг нее, обездвиживая. Чужие горящие глаза совсем рядом.
— А если поставит он?
— Я никогда не предам вас, господин мой тан Ши. Лучше принять смерть, чем предать.
Тоска. Сожаление. Насмешка.
— Ты не знаешь, о чем говоришь.
Как можно успокоить того, кого предавали? Не один раз, не два?