Змеиное варенье
Шрифт:
Тонкий шелк рубашки ничего не скрывает. Несмотря на нетерпеливое желание, я не хочу спешить и прикасаюсь к Лидии бережно, как к хрупкой фарфоровой статуэтке. Подхватываю на руки и несу в кровать…
Словно безумец, я упиваюсь выражением ее лица, когда погружаюсь в нее, упиваюсь той горячей влажной жадностью, с которой она принимает меня, упиваюсь тем, как она выгибается и вздрагивает подо мной, как требует ласки… Ее глаза вспыхивают и темнеют, дыхание учащается вместе с моим, тело прожигает слепящий до белого каления жар похоти, который взрывается мукой наслаждения. Я падаю за грань восприятия, обрушиваюсь на Лидию,
— Я сделал вам больно?
Спустя бесконечную секунду ее зрачки становятся нормальных размеров, и она шепчет:
— Больно… Очень больно… И так хорошо… И сделаете еще не раз… — она опять тянется ко мне.
— Нет, подождите, — протестую я и сажусь на кровати. — С вами что-то не так. Сознание… рассыпалось… я слышал…
— Заткнитесь! Вы мой! Весь!
Лидия опрокидывает меня на спину и забирается сверху. Ее трясет от желания, когда она одним жадным требовательным движением поглощает мою плоть своим лоном. Дыхание перехватывает от осознания, какой узкий у нее стан, и как мне тесно в нем…
— Подождите! Если вам… больно из-за того… что я… слишком большой.
У нее вырывается хриплый смешок, она прижимается ладонями к моей груди и заглядывает в глаза:
— Не льстите себе… — она шлепает меня по губам и тут же приникает к ним в долгом бархатном касании языка.
… И это опять происходит. Нарастающее изнутри напряжение похоже на ярость морской стихии, которая бьется в неистовстве об неприступный берег. Один удар сердца превращается в бесконечность, сводящую с ума и пылающую на фоне нежного атласа ее кожи. Рубашка сползает с плеча, приоткрывая родинку и бесстыдно торчащий темно-розовый сосок. Лидия издает низкий горловой стон, смешанный с рыданием, выгибается в сладкой судороге и умоляюще рычит:
— Держи меня! Держи… — она припадает ко мне, но я успеваю заметить гримасу боли на ее лице.
Она содрогается и впивается мне зубами в плечо, словно дикая кошка, а я прижимаю ее к себе так сильно, отчаянно и глубоко, что уже не знаю, где заканчиваюсь я, и начинается она. Горячая волна накрывает нас обоих, и ее сознание разлетается мелкими осколками вместе с моим…
Я удерживаю ее за плечи и отстраняю от себя:
— Так нельзя. Ваша боль… она здесь… — я провожу дрожащим пальцем по ее виску. — Я не хочу… и не буду причинять вам…
— Заткнитесь! — Лидия тяжело дышит, распластавшись на мне, потом ладонью бьет по моей груди. — Я все равно!.. Испью вас до остатка! Ничего не останется!
— Хватит… — я пытаюсь приподняться.
— Не хватит! Отымею во всех позах! И прекратите думать! Проверим, как вы… изучили… "Искусство любви"!
Она опрокидывает меня обратно на постель, а я лихорадочно пытаюсь вспомнить количество глав в той книге. Их около двухсот, точнее сто девяносто шесть…
— Вы с ума сошли!
В алчных жгучих поцелуях, больше похожих на укусы, она спускается все ниже и ниже, и я застываю от сладкого ужаса. Только не это…
Это было нестерпимо больше, чем возможно выдержать, и я содрогнулся в мучительном экстазе наслаждения и опустошения. Мир на мгновение перестал существовать, сузившись до бесконечности.
Пытаясь усмирить
— Какой вы вкусный… — и облизнула истерзанные губы.
И от этих сочащихся блудом и похотью слов мое сознание вдруг сломалось в непомерности ощущений, изумилось и восхитилось осмыслением простых вещей. Моя. Я люблю ее. Мое наказание и мое благословение. Полнота помыслов. Возлюбленная. Слияние плотского и духовного. Одно невозможно без другого. Я кивнул и сам вытер жемчужную каплю с уголка ее рта, содрогаясь пульсирующей силе бесконечности. Никакой это не блуд.
— Я люблю вас… — я запустил пальцы в волосы, запрокидывая ее голову назад, и поцеловал.
Необычайная полнота чувств и ошеломительная ясность отзывались жаром в бесконечности. Почему я был так слеп? Теперь все получится. Я очищу ее разум и наполню своим, как наполняю каждую клеточку ее тела. И пахнуть она будет всегда только мной, как сейчас. Тонкий шелк рубашки казался слишком грубым. Между нами ничего не должно быть. Я потянул за край рубашки, но Лидия неожиданно оттолкнула мою руку.
— Нет!
— Почему? Я хочу вас… видеть… всю…
— Перебьетесь, — Лидия закашлялась и выпуталась из моих объятий, совершенно неуместно натянув рубашку чуть ли не до пяток. — Хватит.
— Нет, не хватит, — я словил ее и подмял под себя. — Теперь у меня получится, понимаете? Я люблю вас! И смогу заглянуть в ваш разум и наполнить его светом. Не бойтесь… Я спасу вас…
— Идите в задницу! — она пыталась скинуть меня, отчаянно брыкаясь. — Отпустите! А то наполнялка износится и отвалится!
И ее пошловатую циничность я тоже принял и не поморщился, как приму и все остальное, чтобы мне не пришлось узнать. Я прильнул губами к символу божественной бесконечности, чувствуя, что разум Лидии открывается навстречу так же жадно, как принимает меня ее разгоряченное хрупкое тело. Она так крепко обнимала меня за шею, что не хватало дыхания, а потом перед глазами пошли круги. Я начал бесконечное падение во тьму…
Глава 20. Хризокола
Я убрала пальцы с сонной артерии, задыхаясь от рухнувшей на меня горячей тяжести тела. Отчаянно забилась, пытаясь сбросить Кысея, и только потом поняла, что сама не могу разомкнуть ног, сцепленных в судороге на его заднице. Козел! Придурок! Почему он вечно все портит? Наконец мне удалось столкнуть его с себя, и я села на постели, поджав колени и обхватив их руками. Меня трясло. Любит он меня, идиот блаженный! Кто его просил, фанатик недоделанный! Я всхлипнула от цепенящего ужаса и всепожирающей пустоты внутри себя. Мне казалось, что если я как следует его отымею, то смогу утолить эту нестерпимую жажду, но нет! Красавчика было так мало… и так много… словно опиума… Его эмоции на пике блаженства соития отзывались во мне столь сильно, что мгновенно заглушали мою собственную боль… И от этого было невозможно отказаться, невозможно было упиться и пресытиться, чтобы выбросить Кысея из головы! Матушка Ген как-то сказала, что моя боль не физическая, а внушенная… и что однажды я смогу от нее избавиться…