Змеиный поцелуй
Шрифт:
Из земли торчал идол с тремя нечеловеческими головами.
— А на этой колонне — памятник древнехалдейской письменности…
Красноватая пыльца из-под моих ног повисла в воздухе храма. Махатма скользил, не задевая ни пылинки. Земляной прах под его ступнями не шелохнулся. А сквозь завесу пыли и духоту казалось, что буты трепещут руками и ногами. А буквенные строки на треснувших языческих скрижалях поочерёдно увеличивались, будто невидимая рука проносила по-над ними чистый кусок льда. А я, не зная древнего языка, читал. И понимал прочитанное. Триединые красавицы и триединые уроды Рима, Египта и Греции дышали на меня сказкой. Мы проходили между ними точно по инобытию.
— Все народы стремились к Единому Богу, но не всегда получалось…
Я уже плохо соображал, не хватало
— Осирис, Исида, Тор… И, хотя иудеи сегодня отвергают Троичное Божество, ты, Офонасей, не хуже меня знаешь, что в книгах Ветхого Завета упоминается о Троице, пусть и подспудно. Я уже не говорю о том, что три имени Единого Бога — Иегова, Эпохим, Адонаи — заменяются одно другим. Про оттенки этих имён ты как христианин…
И тут среди гигантских триединых уродов, на стене, я увидел скромную фреску, где Бог Отец и Бог Сын сидят рядом, а между ними — Бог Дух Святой в виде голубя.
Пол храма заходил подо мною ходуном. Мне показалось, я моргнул и заметил движение век, и очутился на известной мне площади с маленьким прудом и водопадом. Махатма остановился, как и всегда, у солнечной бреши в корнях. Из света доносился щебет обезьян, из кустов алоэ поднимались лягушачьи трели. Я упал на колени у пруда и, сделав ладони лодочкой, протянул их к воде. Она повторила мой жест.
— Никто не сможет увидеть себя в воде без света, — сказал махатма, будто процитировал, но не пояснил откуда. В мыслях у меня было большое замешательство. Я долго пил воду, а насытившись, повалился на замшелые камни и долго созерцал перевёрнутые струи водопада, с середины — солнечные.
Махатма учил меня собирать и концентрировать прану — разлитую повсюду жизненную силу. Я обучался с усердием. Я черпал силы в каждом упражнении, каждом слове махатмы. Мои телодвижения походили на дыхательную гимнастику, которой занимался в Декане продавец чаем. Помнится, он звал меня с собою в страну Чин, где люди желтолицы и узкоглазы. А махатма, следя за моими несложными движениями, время от времени веским словом поправлял мою осанку или разворот ладони и как бы между делом просвещал меня:
— Я попытаюсь объяснить тебе то, что объяснить невозможно ни человеку, ни ангелу…
Я мало что понимал. Махатма думал обо мне много лучше, чем я того заслуживал. В мыслях у меня было большое замешательство.
— …Это вечная мыслеоснова вселенной, из которой излучается Первый Логос или выраженные мысли. «В начале было Слово, Слово было у Бога, и Слово было Бог»…
Я не улавливал связи между словами махатмы и изречением из Евангелия, но терпеливо помалкивал.
— Логос необходим для творения мира. Логос совечен Отцу. У Отца всегда необходимость миротворения. Логос был всегда (прежде всех век). Бог всегда был творцом. А если всегда был творцом, значит, прежде того, как создал наш мир, создавал другие миры. Бог обязан творить. И после создания нашего мира Он творит другие миры и населяет их. Душа путешествует из тела в тело и воплощается в каждом из миров «паки и паки». — Махатма с покровительственным благодушием улыбнулся, и я улыбнулся на его «паки и паки». И вдруг махатма сухо щёлкнул: — Повтори!
И я к своему изумлению повторил однажды услышанное слово в слово.
— Я призываю тебя, Офонасей, избавиться от христианской зашоренности и усвоить, что наша душа при новом вступлении в материальный мир выпивает напиток из чаши забвения, которую подносит ангел. А выпив, забывает свою предыдущую жизнь. Я надеюсь, ты понимаешь, что всё это символы?
— Но откуда это известно? — не удержался я. — Кто-то пронёс чашу мимо рта?
— Ты необычный человек, Офонасей, — сказал махатма, повернув ко мне лицо. Он лучезарно улыбался. Но от меня не ускользнул его мгновенный пытливый взгляд. — В сущности, ты прав. Никто не знает, почему некоторые люди (независимо от кастовой принадлежности) помнят свою предыдущую жизнь. Но махатмы знают об этом, ибо мы вышли из круга воплощений. — Он поправил мой локоть, развернул мою ладонь и опустился на замшелый зеленоватый камень у пруда. — Знаешь ли ты, Офонасей, что Фома написал
— Нет.
— Между верными, что хоронили Богородицу, ходили уже свитки с рассказами о жизни Христа. Дочь апостола Филиппа достала для Фомы творение Никодима, который снимал Иисуса с Креста. Я надеюсь, что ты, Офонасей, в курсе, что до того, как записал своё Евангелие апостол Матфей, было уже более пятидесяти формализованных благих вестей, написанных людьми, близкими ко Христу?
Притворно соглашаясь, я кивнул, хотя слышал об этом впервые.
— Прочитав Евангелие от Никодима, Фома дал себе слово, что, вернувшись в Ындию, непременно напишет своё Евангелие. И он написал его. Он выдавил его ногтем на листьях лотоса. И я позабочусь, Офонасей, чтобы ты прочитал его.
— Мне передадут лотосы?
— Нет, — махатма улыбнулся нежными, невинными, светлыми глазами. — Лотосы, должно быть, давно рассыпались от времени. Я подарю тебе пергамент с греческим текстом. Надеюсь, что сможешь прочитать его. Он существенно обогатит твоё представление о святом апостоле Фоме, а стало быть, и твою повесть о нём.
— Это было бы замечательно, поскольку у меня трудности с написанием некоторых глав, — мне захотелось поделиться с махатмой, и, оставив упражнения, единым махом я оказался у ног учителя. — Отправляясь в Ындию, я думал, что найду товар на Русь, думал найти верных Церкви, которую насадил святой апостол Фома, думал написать о нём повесть. У меня была цель. И не одна! Но все они кажутся маленькими и несущественными в сравнении с тем, что предстояло в Ындии святому апостолу. И я не могу представить, что мог чувствовать Фома, перед тем как покинул Палестину.
К моей радости, махатма начал рассказ, который много позже я предал бумаге, когда милостью Божьей прошёл три моря и добрался до Кафы в Крыму.
28
«Мучимый страхом Фома всё утро бродил по берегу озера. Накануне ученики бросили жребий, и Фоме выпало идти в ындийские страны. Он скорбел и в скорби своей, в бесплодных размышлениях о том, как добраться до тех далёких земель, незаметно для себя свернул с натоптанной тропинки на узкую, едва заметную. Он шёл уверенно, хотя мысли его, вперемешку с обрывочными воспоминаниями, блуждали. Тропка петляла между виноградников, и Фома, на ходу любуясь спелыми, тугими, блестящими гроздьями, вдруг поймал себя на мысли: «Растёт ли виноград в брахманских землях?» И улыбнулся пойманной мысли, и спросил себя: «Куда я иду?» И вдруг его охватило чувство, похожее на счастье. Фома остановился. «Разве Господь оставит меня? Почему я боюсь Ындии?.. Душа ищет Господа и хочет быть рядом со своим Создателем. Разве в Ындии Господь не будет рядом со мною?» Фома снова зашагал по тропинке, уверенный, что Господь ведёт его. И вдруг Фома почувствовал запах жареной рыбы. Аромат наполнял воздух и напомнил ему жареную рыбу, которую вкушали с воскресшим Спасителем на берегу озера. Тогда Господь, возвращая Петру апостольское достоинство, трижды вопрошал его: «Любишь ли ты Меня?» И Пётр трижды отвечал: «Люблю, Господи!» Фома пошёл на запах. Без труда перелез через ограду и в глубине виноградника вдруг наткнулся на хижину под раскидистым деревом. И с каким-то всемирным испугом догадался, куда он зашёл. И устыдился. Коротышка-толстуха с лоснящейся кожей, стоя у кирпичной печки, ловко орудовала деревянной лопаткой. Фома обратил внимание на три гладкие, как у раковины, складки на шее стряпухи. Он хотел было отступить обратно в виноградник, но женщина уже сказала:
— Это ты, Фома?
И он с досадой раздвинул ветви. Прикрыл грудь и сделал шаг к печке.
— У неё гость, — многозначительно сказала женщина и улыбнулась чёрными усиками. — Тебе придётся подождать.
Фома опустился на корни дерева. В доме жила блудница. Не такая богатая, но и не менее известная, чем в своё время Мария Магдалина. Мысль Фомы споткнулась. Он не посмел плохо подумать о Марии из Магдалы. Даже в прошедшем времени. Фоме вдруг стало стыдно за свои недавние самонадеянные мысли. И пришло же в голову, что именно Господь ведёт его по извилистой тропинке среди виноградников! Какое обольщение!