Змей, умеющий говорить
Шрифт:
– Это большая ошибка, добрый господин, – хватая воздух ртом как рыба, хрипел соглядатай. От прилившей к голове крови его лицо стало багровым. – Пощады… смилуйся…
– Отпустите эту крысу, а то она подохнет раньше времени, – распорядился пентарх.
Рухнув на пол, нотарий-скорописец и не думал подниматься. Икая и сморкаясь кровью, он хватал ноги пентарха и покрывал его сапоги поцелуями.
– Тьфу ты, какая мерзость! Лучше бы тебя мать в детстве в кувшине утопила. Нечего тебе делать на городской стене. – пентарх потянул меч из ножен.
Власий, молча наблюдавший
– Что ты делаешь, отец Власий? – меч пентарха скользнул обратно в ножны.
– Он этой рукой отправлял грешников в Царствие Небесное! Как зовут тебя?
– Василиск, – ответил плачущий соглядатай.
– Я буду молиться за тебя, Василиск, а ты молись за меня и спасемся. Оставь его в покое, воин. Он орудие в руках промысла Божия.
– Если я не заберу его на стену или не порешу прямо здесь, он и дальше будет пакостить, в этом я не сомневаюсь. Твои слова мне непонятны…, но пусть будет, как ты хочешь. Живи, слизняк, и копти небо дальше, но я, все же, подстрахуюсь. Какой рукой ты пишешь доносы?
Предчувствуя неладное, Василиск попытался спрятаться за спину Власия, но пентарх был быстрее. Схватив правую руку Василиска, он заломил ее до хруста. Коротко вскрикнув, соглядатай потерял сознание.
– Так его! Поделом! – орали пьяные глотки. – Сбрось его со стены на копья западных варваров! Пролей его сучью кровь.
– Стоило бы отрубить ему руку, но пусть будет так, как просишь ты, отец Власий. Не держи зла, радушный хозяин. Увидимся на том свете, Василиск. Уходим! – бряцая доспехами солдаты вышли из харчевни.
– Пошли, – Герман стукнул Фемела кулаком в бок. – Хозяин, если ты не против, я выброшу эту падаль за двери твоей гостеприимной харчевни, чтобы он своим видом не портил аппетит честным гражданам. Эй, друг, как тебя зовут? – обратился Герман к своему напарнику.
– Фемел. Меня зовут Фемел.
– Помоги мне, Фемел, вытащить эту мерзость на улицу, и пусть бродячие псы залижут его раны.
– Сделайте одолжение, оттащите его подальше, – согласился хозяин харчевни.
Воздух снаружи показался необычайно свежим.
– Куда потащим? – спросил Фемел.
– Прочь отсюда! Угораздило же его… Не в меру умный пентарх. Интересно, как его имя?
– Наши сумеют его опознать, – ответил Фемел. – Почему он так дерзко себя вел? Калечить соглядатая в открытую, на глазах толпы…
– Наверное, он уже мысленно умер. И это сделало его бесстрашным и… опасным. Постой, поменяемся местами, рука затекла. Свернем в переулок потемнее, – сказал Герман, – придется оказать ему помощь, как его… Василиску. Второй, который не записывал, остался цел. Знаешь, Фемел, у меня появилось стойкое ощущение, что я лошадь, вращающая жернов, хожу по кругу. Совсем недавно мы с тобой тащили избитую женщину, а сегодня вот этого… Между прочим, я привел ее к себе домой. На некоторое время…
– Кого? – не понял Фемел.
– Ту, которую мы с тобой принесли к лекарю. Ее зовут Апрелия. Но этого я к себе домой не понесу. Может быть к тебе?
– Этого еще не хватало! – не
– Если ты намекаешь, что она воровка, то для меня это не опасно. Что у меня можно украсть?
– Может быть она умалишенная, устроит пожар, и все сгорит дотла.
– Давай остановимся здесь. Разрежь ножом его плащ на две половины. Кость из его руки не торчит. Можно привязать одной частью плаща его руку к телу, а вторую часть плаща свернуть и положить под голову. Будем надеяться, что у него счастливая судьба.
– Напрасно мы оставили вощеные таблички в харчевне. Их растопчут или сожгут, – сказал Фемел, разрезая груботканый плащ Василиска.
– Я так не думаю. В этом городе каждый хозяин харчевни работает на магистра. Только поэтому он позволил нам унести этого, как сказал пентарх – писателя, с собой. Ставлю на кон десять золотых, что хозяин харчевни понял, кто мы такие и таблички он сохранит.
– А Власий?
– А что Власий?
– Он тоже работает на магистра?
– Ты задаешь этот вопрос, потому что он спас Василиска, соглядатая и предателя, втиравшегося в доверие к сотрапезникам, преломлявшим с ними хлеб, наводящим на запрещенные темы, а затем писавшим на них доносы? Видишь ли, Фемел, пентарх, глядя на мир с крепостной башни считает, что зло должно быть наказано немедленно, он уже и меч потянул из ножен, а с колокольни Власия, нужно дать грешнику шанс на покаяние. Если Василиска убить сейчас, в этом состоянии, его душа, наверное, попадет в ад. Власий смотрит на окружающий мир с точки зрения вечности. Если власть когда-нибудь дерзнет отдать такого как Власий на съедение Черепахе, тогда стены города не устоят перед западными варварами. Рухнут от рева их труб и грохота барабанов, и все мы погибнем. Благодаря таким как отец Власий столица мира стоит, а из-за таких как Василиск, армия запада приближается к его стенам.
– А мы с тобой, по-твоему, где? – спросил Фемел подложив под голову Василиска кусок свернутой ткани, – кому мы служим?
– Кому мы служим… Когда империю шатает, в образовавшиеся разломы лезут демоны, а мы, по мере сил, боремся с ними. Но методы наши похожи на демонические. И ты, и я, и Василиск растем на одном дереве.
– Ты много пьешь, совсем раскис. Это может плохо кончится для тебя. Магистр терпеть не может слабых и сломленных.
– А ты отбарабань ему на меня.
– Меня зовут не Василиск. Я Фемел и тебе об этом хорошо известно.
– Да, известно. Что-то долго он не приходит в себя. Жив он там?
– Сердце бьется.
– Очень уж у него приметная внешность для нотария-скорописца. Эта нелепая повязка, желтое сморщенное лицо. Такие как он должны выглядеть как стертые монеты. Карьера Василиска подошла к концу. Ничего другого делать он, скорее всего, не умеет, опустится на самое дно, пополнит ряды нищенствующих, и умрет или от голода, или от какой-нибудь болезни, или от ножа конкурента-попрошайки. Прощай, Василиск, мы постараемся забыть тебя, как можно скорее.