Змей, умеющий говорить
Шрифт:
Вокруг сидящего на полу хозяина постоялого двора образовалась лужа мочи.
– Да будь ты проклят! – с отвращением прошипел Герман и отошел от Аполлония на несколько шагов.
– Милостивый господин, да разве ж я мог!? Это же не коза, купленная на рынке! Это же человек!
– С тебя станется… – проворчал Герман.
– Клянусь Богом, это не я!
– А кто тогда?
– Милостивый господин, я как увидел этот смертный ужас, это изуверство, я чуть из окна не выпал, когда кричал и звал на помощь! Доходы падают, налоги растут, а тут такое! Хорошо, что другие постояльцы не сбежали, кроме одного негодяя, который улизнул и не заплатил за последние
– А у него было что-нибудь в руках?
– В руках… – задумался хозяин. – Он и правда, что-то прижимал к груди. Но со спины я не увидел, что именно. За что, господи, ты караешь меня так строго!? За что!? Вино я почти не разбавлял, масло почти не горчило, мясо почти не воняло, клопы в постелях почти не кусались, солома в матрасах почти не сгнила! За что, господи, ты послал мне такое тяжкое испытание!?
– Кто он? Тот, кто сбежал…, кто он? – продолжал допрос Герман.
– Так чтобы точно, то я не знаю. Судя по виду, – обычный горожанин, но деньги у него водились. Заплатил мне два золотых за проживание и питание, а при нынешних ценах этого хватило только на неделю. Я пытался подробнее расспросить, но он поведал мне только, что спасается от военной опасности с запада. Вот и всё. Два золотых… два золотых!
– Вот эти золотые и будут тебе, как покойнику на глаза, платой Харрону.
– Не губи меня, милостивый господин!
– Хватит причитать. Вспоминай, как он выглядел.
– Обыкновенно выглядел… два глаза, два уха, рот и нос.
– Волосы какого цвета?
– Рыжие, как у собаки, и лоб все время был закрыт повязкой.
– А шрамы или татуировки?
– Не замечал… Он редко выходил из своей комнаты. Жена моя забирала грязную посуду и приносила ему еду. Вот и все, мой господин. Может быть он общался с кем-нибудь из постояльцев, не знаю…
– Что можешь сказать об убитом?
– Пьяница и развратник! Господи, прости мне эти слова о покойном, но повторю их еще раз: пьяница и развратник!
– Чем он зарабатывал на жизнь?
– Играл в кости в портовых харчевнях. Обирал моряков и торговых гостей. Негодный человек, прости меня, господи. А денег у него было иногда… – Аполлоний закатил глаза. – Я столько никогда не видывал, а потом пусто! Полный кошель, а потом пусто! Но в его последние дни деньги у него были – это точно!
– Когда ты зашел в комнату убитого, кошель с деньгами не попался тебе на глаза?
– О, нет, мой господин! Я так думаю, – Аполлоний перешел на шепот и воровато оглянулся, – что этот негодяй, сбежавший в ночи, и кошель с золотом украл, и убийство совершил!
– Ясно. Как звали убитого?
– Димитрий.
– А сбежавшего постояльца?
– Ерофей из Никеи, мой господин.
– Ясно. Еще несколько вопросов, мой друг Аполлоний… Зачем ты среди ночи пришел к Димитрию? Ты что-то услышал или увидел? Что тебя обеспокоило, мой друг, Аполлоний, что заставило тебя покинуть теплую постельку? –
– Он из льна, мой господин, поэтому гладкий, – ответил хозяин постоялого двора, со страхом глядя на стоящего у стены Фемела.
– А сзади твой хитон в грязи и пыли, как будто ты вытирал им пол, лёжа на спине. Фемел, – обратился к помощнику Герман, – когда ты его бил, он падал на спину?
– Нет. Я ударил его в живот, и он упал на колени. Затем я нанес ему несколько ударов в голову правой рукой, а левой держал за шиворот.
– Это точно?
– Совершенно точно. Я за это ручаюсь.
– Значит ты мне лжешь, мой друг Аполлоний. Оторви ему голову, Фемел, – приказал Герман.
Отделившись от стены, Фемел ударил ногой в лицо сидящего на полу хозяина постоялого двора. Охнув он опрокинулся на спину и потерял сознание.
– Не убил? – спросил Герман.
– Нет, – с видом знатока ответил Фемел. – Минут десять полежит, а потом очнется и зальет все слезами. А что не так с его ночным хитоном?
– Когда я осматривал комнату убитого, заглянул под кровать. Там кто-то недавно лежал, судя по местами стертой пыли и сметенной паутине. Переверни на живот эту сволочь, давай осмотрим его спину. Ну, вот… – сказал Герман Фемелу, осмотрев грязный ночной хитон хозяина постоялого двора. – Это не уличная грязь, это пыль, копившаяся под кроватью годами.
– Когда он очнется, я выбью ее из него до последней пылинки, – злобно проговорил Фемел.
– Я думаю, это не понадобится. Он и так все расскажет. Всегда рассказывают. Бывают, конечно, случаи… уникальные, но не в этот раз. Помнишь, мы отдали Черепахе молодую служанку? Она прислуживала в доме патрикия Кирилла, обвиненного в заговоре против солнцеподобного. Патрикий, помнится, сознался сразу во всем, Черепаха ни разу до него не дотронулся, не успел просто, а вот служанка… Она держалась долго. Очень долго. До самого перехода из жизни временной в жизнь вечную. Черепахе очень нравится, когда не сдаются.
– Да, я ее помню.
– Я всех помню. Всех до единого. И этого буду помнить. А ты будешь его помнить?
Фемел отрицательно покачал головой.
– Ну да… ну да… Приходит в себя.
Хозяин постоялого двора застонал, открыл глаза, перевернулся на живот, встал на карачки и пополз к выходу.
– Друг мой, ты куда собрался? – спросил Герман.
– Спасите! На помощь! – кричал хозяин постоялого двора не переставая ползти к выходу.
– Друг мой Аполлоний, ты неправильно нас понял. Мы не желаем тебе зла. Просто мы любим правду. Правда она как… чистое небо над безмятежной поверхностью моря, как нежные руки любящей матери, как свежеиспеченный хлеб для голодного. Все любят правду. Аполлоний, перестань ползти. Если ты не остановишься, мой друг Фемел отпечатает свой сандалий на твоей печени.
Аполлоний остановился, сел, закрыл лицо ладонями и горько заплакал.
– Вот и молодец. Какое приятное общество собралось на твоей кухне, Аполлоний. Три друга, я бы даже сказал, три брата. Аполлоний, мой желудок вдруг напомнил мне, что я пропустил вчерашний обед. Не хочется пропустить сегодняшний завтрак. Что скажешь, Аполлоний? Накормишь своих новых друзей? Ну ты что… обиделся что ли? Давай, Аполлоний, возьми одну из своих сковород и сжарь что-нибудь, и еще бы не плохо хлеба, овечьего сыра с зеленью и… вина, чтобы запить все это. Какая из твоих сковород самая чистая?