Змей, умеющий говорить
Шрифт:
– На моей кухне все чистое! – сказал хозяин постоялого двора перестав плакать. – Всю эту проклятую посуду я натираю песком четыре раза в день. Четыре раза! Я себе пальцы стёр в кровь. На моих ладонях такие огромные мозоли, что я уже не могу почувствовать нежность груди моей любимой супруги, когда обнимаю её. Я искалечил себя! И ради кого!? Ради этих сволочей, которые таскают падших девок, играют в кости, а потом перерезают себе горло и подвешивают свое мертвое тело за ноги!
– Я полностью с тобой согласен. Давай я помогу. – Герман подошел к хозяину постоялого двора и помог ему встать на ноги. – Я очень тебя понимаю, очень. Я целый день бегаю по городу, как лошадь на ипподроме. К вечеру ноги опухают так, что становятся похожи на кувшины. А иногда, посреди ночи вваливается
– Ты мне рассказываешь о ногах! Это мне ты рассказываешь о ногах!? Посмотри на мои! – задрав подол ночного хитона Аполлоний выставил вперед свою левую ногу. – Посмотри на эти огромные вздувшиеся жилы. Видишь? У тебя такие же!? Я уверен, что таких жил у тебя нет и не будет еще лет десять бегай ты по городу хоть круглые сутки напролет.
– Шикарные у тебя жилы! В забеге они обошли бы мои на целый круг.
– А как их выворачивает в непогоду! – Аполлоний закатил глаза. – О, как их выворачивает на погоду! Городской палач не сможет их вывернуть так, как их выворачивает в непогоду!
– Раз уж мы заговорили о ногах, так может быть поджаришь нам две свиных ножки. А? Очень тебя прошу.
– Нет, мой господин, лучше я поджарю вам на оливковом масле свиную печень с луком и посыплю ее свежей зеленью. Помнится, вы хотели свежего хлеба с сыром… все это есть у меня. Будьте дорогими гостями на моей кухне.
– А что насчет вина?
– Есть! Есть отличное вино! Цветом как драгоценный рубин!
– Как темный рубин?
– Как самый темный рубин на всем свете!
– Отлично, – Герман хлопнул в ладоши. – Давай я почищу и нарежу лук, мой дорогой Аполлоний.
– Не стоит беспокоиться!
– Я настаиваю. Где у тебя лук? А, вижу! И нож нашел.
Хозяин постоялого двора сунул в печь тонких сухих щеп и как только они задымили и разгорелись подкинул в топку несколько больших поленьев. На разогретом масле зашкварчала нарезанная крупными кусками печень.
– Ах какой запах… – сказал Герман. – Уютно у тебя здесь. Немного закопчено, побелить бы…
– Некогда, некогда, мой господин, – откликнулся Аполлоний. – Все суета проклятая! А я уже и не замечаю черных стен. Вам с кровью, или поджарить как следует?
– Как следует. Да, чуть не забыл… У тебя есть пила, желательно острая?
– Пила? Какая пила?
– Обычная, такая железная пила. Дерево пилить.
– Откуда, я же не плотник. Есть топор. А зачем вам?
– Острый? – спросил Герман.
– Конечно острый! Я недавно точил его. Вот он, рядом с печью.
– Фемел, – сказал Герман, – возьми топор и аккуратно подруби ножку кровати, к которой привязана веревка, мне нужен узел. Как раз успеешь к завтраку.
– Сделаю, – ответил Фемел, взяв топор и вышел из кухни.
– Аполлоний, ты все дни проводишь на кухне, а где ты спишь?
– Моя спальня рядышком. Вон за той дверью, маленькая, но уютная спальня.
– Из спальни сразу попадаешь на кухню, из кухни в спальню. Очень удобно. Это хорошо… Давай вернемся к нашему скорбному делу. Что ты делал под кроватью в комнате убитого?
Хозяин харчевни задрожал и выронил деревянную ложку которой помешивал мясо в сковороде.
– Можешь не отвечать, – продолжил Герман, – я и так знаю. Ты очень наблюдательный Аполлоний. Ты заметил, что у Димитрия часто бывают большие деньги, которые он, игрок и развратник, не заслужил, а ты, честный труженик, заслужил. Твоя голова превратилась в яблоко, в котором поселился червячок. Маленький такой червячок. Не в прямом смысле, конечно, а в иносказательном. Подскажу тебе, червячок – это мысль. И он начал грызть тебя каждый день и каждую ночь, каждый день и каждую ночь без перерыва. Грыз тебя до тех пор, пока ты не решился пробраться в комнату Димитрия и выкрасть деньги, которые он, скорее всего, хранил в своей комнате. Ну а где же ему их хранить? Димитрий, по твоим расчетам, должен был провести всю ночь играя в кости в каком-нибудь кабаке, но ты ошибся. Он вернулся раньше, в сопровождении
Аполлония сотрясала крупная дрожь, но он подобрал ложку и помешивал мясо, не отрывая глаз от сковороды.
– Когда они ушли, – продолжил Герман, – ты вылез из-под кровати и завопил во все горло. По какой-то непонятной для меня причине один из твоих постояльцев сорвался из теплой постельки, выбежал на улицу и устремился в противоположную, от твоего постоялого, двора сторону. Ты чуть не вывалился из окна, когда звал на помощь и сыпал проклятья в сторону убегающего постояльца. Аполлоний, ты поднял шум сразу после ухода потаскухи и четвёртого или спустя какое-то время? Я думаю, что почти сразу поскольку если бы эта парочка вышла через дверь твоего постоялого двора, их бы заметили и попытались задержать, как попытались задержать беглого постояльца. Как они ушли? Не хочешь мне помочь, ответив на этот вопрос?
Аполлоний молчал.
– Тебя, твою жену и других постояльцев “Хрустящей корочки”, так уж сложилась их судьба, отправят в башню Велизария у Львиных ворот. Там вы попадёте в руки Черепахи. Ты слышал о нем, как и любой другой житель столицы мира. Вы будете петь как птички весной.
– За что меня в башню! Я не государственный преступник! Сжалься господин! – закричал Аполлоний, рухнул на колени и пополз к Герману. – Не губи!
– Это уже не в моей власти. Миновать башню Велизария не получится. Уж очень странное это дело. Третий выжатый труп. А тут еще западные варвары на подходе… Да… Облегчи душу, дорогой мой Аполлоний, скажи мне, как ушли убийцы? И о чём они говорили, когда выпускали кровь из Димитрия? Мы уже потеряли много времени, понимаешь? Ты можешь нам помочь. А взамен, я дам тебе два больших шарика высушенного сока лилового мака. Один шарик тебе, второй твоей жене. Вы их проглотите и безболезненно уйдете в мир иной. Соглашайся, это хороший обмен.
– Я ни в чем не виноват! Ааа… – зарыдал Аполлоний и сел на пол.
– Твою жену, я думаю, нет смысла допрашивать. Муж таится от жены, жена от мужа. Дети боятся сказать лишнее слово при родителях, родители остерегаются откровенничать с детьми. Брат не доверяет сестре, сестра смотрит косо на брата. О, Аполлоний, печень сейчас сгорит! Где тут у тебя тряпка? – Герман снял сковороду с печи и поставил на стол, взял двузубую вилку, сел на стул и начал с аппетитом есть. – Садись, мой друг, рядом. Твой последний ужин. Можно сказать, поминальная трапеза. Не хочешь? Напрасно. Не трогают меня твои слезы, на аппетит не влияют. А знаешь почему? Потому что, мы все, адские слуги и души свои замарали так, что уже не отмоешь. Ты не злись на меня, я когда-нибудь тоже попаду в когтистые лапы Черепахи. Позже, конечно, чем ты, но тоже не миную башни Велизария. Выпьешь? Это правильно. – Герман разлил вино в две больших глиняных кружки и одну из них протянул сидящему на полу Аполлонию. – Помяни Господи душу раба твоего Аполлония и упокой его в месте, где нет ни печали, ни плача, ни скрежета зубовного, – зубы хозяина постоялого двора громко стучали о край кружки, когда он пил вино большими глотками, проливая его на ночной хитон.
В кухню вошел Фемел. Он держал в одной руке деревянную ножку от кровати с узлом, а в другой руке топор.
– Дело сделано, господин. Этого куда? – спросил Фемел у Германа пнув хозяина постоялого двора.
– Позови с улицы солдат, охраняющих этот гадюшник и пусть тащат их в башню Велизария. Пять подозреваемых должны быть переданы Черепахе. У Аполлония выяснить следующие вопросы: первый – что он слышал, в комнате во время убийства? Второй – каким образом убийцы покинули дом незамеченными? У остальных выяснить все, что они знают о сбежавшем постояльце? Может быть удастся выяснится еще что-нибудь. Оформи вопросы Черепахе как положено. Записку запечатай и прошей как положено. Все понятно?