Змей
Шрифт:
Пещера была чертовски мала. Он сделал ошибку один раз, столкнувшись с ней, и чуть не выпрыгнул из своей проклятой шкуры.
Она могла презирать его, но его члену это было безразлично. Эта слабость приводила его в бешенство. Как будто восемь лет жесткого контроля пропали все сразу.
Он приблизился к входу в пещеру и уже собирался свистнуть, чтобы дать знать о себе, когда звук смеха остановил его.
Мягкий, хрипловатый звук поплыл сквозь темноту, как горячие ласки, переливаясь по его коже, ставшей невероятно чувствительной. Все его мышцы замерли. Кулаки
– Это восхитительно, - услышал он ее слова.
Даже ее голос был соблазнительным. Гладкий и мягкий, как теплый крем.
Маккей промямлил что-то в ответ, и Лахлан почувствовал, всплеск гнева, представляя свирепого воина, гордого от ее похвалы.
Он сделал еще несколько шагов в сторону пещеры, что позволило ему заглянуть внутрь. Мягкий каскад белокурых волн, спадающих вниз по ее спине, светился золотым сиянием. Он представил, как эти волны скользят по его коже, словно жаркое атласное покрывало. Ему захотелось пропустить их сквозь пальцы. Зарыться в них лицом. Вдохнуть глубоко их аромат.
Черт. Его тянуло к женщине. Снова.
– Кто бы мог подумать, что сырая рыба может быть такой вкусной?
– изящными пальцами она взяла еще кусок с тарелки, которую Маккей смастерил из куска дерева. Заботливый ублюдок.
– Что это за соус вы сделали?
Губы Маккея изогнулись, и Лахлан почувствовал, как его кулаки сжимаются еще крепче.
– Это просто немного трав и вина.
– И вы нашли эти травы в лесу? Вы обладаете самыми полезными навыками, Магнус Маккей.
Лахлан почувствовал тяжелый всплеск раздражения. Маккей нашел немного трав для еды, и она расточала ему похвалы, будто он превратил воду в вино. А Лахлан провел не просто несколько часов – дней – под дождем, чтобы никто не приблизился к ним, чтобы убить, и все, что он получил – это несколько гневных взглядов, когда Белла была вынуждена терпеть его присутствие.
Лахлану не нравилось это темное чувство, кипевшее в нем. Чувство, которое подбивало его всадить кулак в солидную челюсть Маккея абсолютно без повода.
В их поведении не было ничего непристойного. Ей, казалось, действительно нравился могучий горец, что находилось в разительном контрасте с ненавистью, которую она испытывала к нему.
В ненависти к себе Лахлан не видел ничего нового, так почему это беспокоит его сейчас?
Маккей пожал плечами, явно смутился, но остался, очевидно, доволен.
– Это не сложно, если вы знаете, что искать.
Она снова засмеялась. - Но в этом-то и дело, не так ли? Я бы попросила вас показать мне, но, боюсь, что я безнадежна, когда дело доходит до растений. Джоан…
Белла вдруг замолчала, и Лахлан напрягся. Он чувствовал, что в его груди снова нарастает незнакомое чувство. Если бы он считал себя способным на такое, то он решил бы, что это чувство вины. Но Макруайри не собирался тратить время, изводя себя тем, что нельзя изменить.
Он услышал подавляемые чувства в голосе Беллы,
Голос сурового горца был удивительно мягким, - Вы беспокоитесь о девочке.
Графиня кивнула. Хотя он не видел ее лица, Лахлан знал, что ее глаза наполнились слезами. Так было каждый раз, когда речь заходила о дочери Беллы.
– Бьюкен не навредит ей? – спросил Маккей с металлическими нотками в голосе.
Белла покачала головой.
– Нет. По крайней мере, я так не думаю. Но я не сказала ей о том, что собираюсь сделать. Я никогда не говорила ей, что намерена взять ее с собой. И я боюсь, что Бьюкен будет забивать ей голову всякими гадостями. Я просто хочу...
Голос ее затих, ее губы были крепко сжаты.
Лахлан был не единственным, кто угадал ее мысли.
– Он нравится мне не больше, чем вам, - сказал Маккей, - но ни Макруайри, ни кто-либо другой ничего не мог бы сделать, чтобы вытащить вашу дочь. И без взрыва ваш муж был слишком близко. Я видел, как Макруайри выбирался из невозможных ситуаций, но даже ему было не под силу выкрасть и женщину, и ребенка из такой крепости, как Балвени, да еще из-под носа у приближающегося отряда вашего мужа.
Вот, черт побери! Лахлан не нуждался в том, чтобы Маккей защищал его. Он гневно шагнул в пещеру, игнорируя хмурый взгляд Маккея из-за того, что не подал сигнал, и остановился в нескольких футах от них.
Лахлан сопротивлялся желанию вдохнуть. Как, черт возьми, она все еще так хорошо пахла после двух дней в пещере? Он проклял Маккея снова, на этот раз за то, что дал ей это чертово мыло.
Белла бросила на него быстрый взгляд, в ее глазах все еще стояли слезы. Нарастающее раздражение в груди мучило Лахлана все сильнее.
– Я сожалею, - сказал он сердито, не понимая, какого черта он извиняется.
– Я сожалею, что мы были вынуждены оставить вашу дочь.
Лахлан мог бы поклясться, что услышал, как у Маккея отвалилась челюсть.
Графиня выглядела так же удивленной. Она снова посмотрела на него, но на этот раз не отвернулась.
Белла изучала его лицо. И хотя Лахлан знал, что выражение его лица ничего не выдавало, он все же чувствовал себя неуютно. Чертовски неуютно.
– Вы не лжете?
– спросила Белла.
Лахлан покачал головой.
– Нет. Я должен был вытащить вас оттуда. Вы бы стали сопротивляться, а у нас не было времени задерживаться.
– А что, если я не хотела идти без своей дочери? Вы когда-нибудь задумывались об этом?
Лахлан ответил ей уверенным, спокойным взглядом.
– Может быть, вам следует поблагодарить меня за то, что я не заставил вас принимать такое решение.
Белла задохнулась, ее глаза расширились, когда она осознала неумолимую правду его слов. Она была так зла на него за ложь, что не думала о том, что произошло бы, если бы он сказал ей правду: она была бы вынуждена сделать выбор между дочерью и необходимостью сдержать обещание Брюсу. Все ее благородные идеалы должны были бы пройти испытание материнской любовью.