Змей
Шрифт:
Маккея и Гордона приняли за обычных воинов. Они были заключены в тюрьму замка Уркхарт и провели там несколько месяцев, но Лахлану и другим членам Хайлендской гвардии удалось освободить их.
– А другие женщины?
Лицо Брюса был мрачным.
– Я получил известие от моего старого друга Ламбертона, епископа Сент-Эндрюсского - освобожденного из тюрьмы, но все еще удерживаемого в Англии – что с моей женой, дочерью и сестрой Кристиной хорошо обращаются. Они все еще слишком далеко на юге Англии и их слишком хорошо охраняют, чтобы что-либо предпринимать. Но когда придет нужный момент, я сам
Лахлан кивнул. Хотя он пожелал всем женщинам быть освобожденными, но из-за жестокого обращения в первую очередь надо было спасти Беллу и юную Мэри.
Когда команда собралась, Лахлан не стал терять времени. Еще до рассвета он со своими товарищами выехал в сторону Бервика.
Белла стояла и смотрела в маленькое окошко своей комнаты в башне, наблюдая, как люди суетятся во дворе, как они в течение дня выполняют свои обязанности. После двух прошедших лет, лица были знакомы ей. Вот Гарри, молодой конюший, носит воду для лошадей, и Энни, молодая девушка из деревни, которая, кажется, ищет любой предлог, чтобы задержаться рядом с Уиллом, стражником в зелено-золотистой одежде, который отличился в стрельбе из лука.
Это были не настоящие их имена, конечно. Но за рукоделием, чтобы скоротать время, она придумала имена и истории для жителей и обитателей замка. Порой это было довольно занимательно, почти как наблюдать за игрой. Но самое главное, это был способ избавиться от однообразия, которое стало ее самым упорным врагом – внутри клетки или вне ее.
Белла стояла у окна большую часть дня. Окно было небольшим, зато не было никакой решетки, чтобы заслонять вид. Иногда, на долю секунды, она забывала маленькую комнатку позади себя. Забывала об удушающем ощущении несвободы, которое никак не проходило, хотя с момента ее освобождения из клетки прошло три месяца, девяносто семь дней, если быть точной.
Но Белла была достаточно осторожна и не смотрела вверх. Она никогда не будет смотреть вверх.
Белла знала, что расположение ее комнаты не было случайным. Ее поместили в комнату в башне как раз напротив клетки. Это был просто еще один способ мучить и воздействовать на нее, не дать ей забыть, что с ней могут сделать.
Как будто она в состоянии забыть. Ей не нужно видеть, чтобы помнить весь ад ее заключения в клетке. Белла ни на мгновение не могла избавиться от воспоминаний.
Как она прошла через это, она не знала. Ее дочь. Ее гордость. Упрямый отказ позволить им победить. Так или иначе, она справилась. Белла научилась игнорировать, что люди всегда наблюдали за ней. То, что у нее никогда не было даже момента уединения. Жалостливые взгляды. Решетка. Белла сопротивлялась чувству заточения ходьбой на месте, разминала ноги и руки каждое утро. Облегчая скуку, придумывала истории о людях во дворе.
Единственное, с чем она ничего не могла поделать, был холод. Она непроизвольно поежилась. Эта небольшая, сырая, бездушная комната казалась жаркой по сравнению с клеткой.
Белла вышла из клетки похудевшая, ослабевшая и печальная, но с гордо выпрямленной спиной, и поднятой головой.
Она пережила это один раз, но Белла не думала, что сможет сделать это снова. Только когда ее освободили из клетки, ужас
Внезапно хлопнула открывшаяся дверь. Белла напряглась, точно зная, кто это был. Другой, кроме скуки, постоянной составляющей ее долгих мучений был сэр Саймон. Ее личный мучитель.
Белла повернулась, зная, что если она проигнорирует его, будет хуже.
Его глаза сузились, как будто он пытался найти что-то преступное в том, что она делала.
– Вы проводите много времени, глядя в окно.
Паника сжала ее горло. Окно было единственным, что удерживало ее от сумасшествия. Если он догадался, как важно для нее...
Белла почувствовала, что во рту пересохло. Она облизала губы быстрым движением языка ее, но тут же пожалела об этом, увидев, как вспыхнули глаза Саймона. После двух лет, она поняла, что не стоит привлекать внимание к любой части своего тела, особенно к губам, но нервозность заставила ее совершить ошибку.
– Я просто голодна, и задумалась на время. Вы принесли мне еду?
– Я не ваш чертов слуга, - сказал он с досадой, но Белла знала, что будет дальше. Отвлечь Саймона, разозлив, было лучшим способом отвести его внимание от ее слабости.
Белла подняла гордую голову, зная, что играет с огнем.
– Тогда чего же вы хотите?
Кулаки его сжались, как и челюсти.
– Вы уезжаете.
Ее рот широко открылся. Белла была так ошеломлена, что на мгновение забыла следить за собой. Она пыталась утихомирить нечаянный взрыв надежды. Может, она неправильно его расслышала?
– Уезжаю? – эхом отозвалась Белла.
– Да. – Саймон наблюдал за Беллой, играя с ней как с мышью, точно зная эффект, который произведут его слова.
Белла села на табурет и взяла рукоделие, стараясь сделать вид, что он не сказал ничего важного, заставляя свои дрожащие пальцы держать иглу, зашивая льняную тунику. Она спросила с легкой заинтересованностью, как будто полностью владея собой.
– Куда я еду?
Неужели война закончилась? О ее освобождении договорились? Она могла, наконец, вернуться домой?
– В монастырь.
Приступ разочарования был незначительным. Если ее не отправляли домой, то монастырь был, конечно, предпочтительнее вооруженной крепости Бервика. Монастырь давал ей надежду на спасение.
Но Саймон знал, о чем она подумает, и стремился только помучить Беллу. Он улыбнулся, перед тем как добавить, - на окраине Бервика есть кармелитский женский монастырь. Вас отвезут туда, и вы немедленно примете постриг.
Постриг? Господи Боже! Все ее чувства взбунтовались. Белла хотела выкрикнуть свой отказ, ее передернуло от одной только мысли о монастыре. Постриг был тюрьмой, из которой ей никогда не выйти. После того, как она его примет, дороги назад не будет. Она будет заперта навсегда. Одиночество… монотонность… заключение никогда не закончится. О, Боже, она должна была предположить, что должен быть какой-нибудь жестокий подвох.
Но годы контроля над своими эмоциями с Бьюкеном хорошо послужили ей во время заключения в Бервике. Выражение ее лица не отразило ни капли того ужаса, который она испытала.