Змея
Шрифт:
Билл оставляет небольшую щелку и сквозь нее слышит, как начальник патруля раздает приказы всем станционным смотрителям и случайным прохожим, вещая в громкоговоритель. Приклады винтовок стучат по перрону, а потом прямо ему в ухо вдруг капает топот. Отшатнувшись от двери и затаив дыхание, он слушает, как к нему приближаются раскатистые шаги. Но если сначала они звучат энергично и целеустремленно, то потом становятся медленными и неуверенными, и он понимает, что опасность миновала.
Он прячется за большим ящиком в углу вагона и слышит, как кто-то по другую сторону проходит так близко, что ему кажется, что он слышит его дыхание. Вжавшись в стену, он зажмуривается и чувствует —
Перрон постепенно наполняется шумом и гудением голосов, он лежит на спине и слышит, как прибой голосов разбивается о берег и стихает, когда подходит поезд. Тогда он встает, подходит к дверям и заглядывает в щель. Взгляд утыкается на узкую полоску платформы, и тогда он медленно, напряженными пальцами приоткрывает дверь. Над перроном разносится хлесткий возглас кондуктора «Занимайте места согласно купленным билетам», и в поле зрения Билла медленно просачивается стенка вагона. Он пропускает ее мимо, потом еще одну, и наконец выпрыгивает на перрон, заскакивает на подножку и залезает на платформу. Поезд набирает скорость, дым паровоза заполняет пространство под мостом, Билл выглядывает и сквозь белую дымку видит, как патруль неспешно идет вдоль товарных вагонов — за спинами прыгают вверх-вниз указательные пальцы винтовок.
Успокоившись, он заходит в вагон — небрежно, с видом победителя. Парни из береговой артиллерии положили на полку чемодан и играют на нем в карты. Спиной к нему сидит девушка и читает газету. Медленно, стараясь не издавать громких звуков, он подходит к ней, она его не замечает, но он встает прямо у нее за спиной, наклоняется и быстро и резко шепчет ей на ухо: барышня у нас, значится, путешествует. А потом быстро впивается зубами в ухо Веры, рассекая его, как опасная бритва.
9
Сумерки падают на землю застенчивым пепельным дождем. Гасят фонари яблонь и белые верхушки заборов, заставляют замолчать траву и зеленых кузнечиков. Она стоит у бочки с водой — бочка треснула от жары и с открытым ртом жадно смотрит на водосточную трубу. В безмолвии травы, засыпанной пеплом сумерек, она видит камень. Дневной свет иссяк, поэтому, когда она наклоняется над бочкой, ей кажется, что камень похож на собаку, которая весь день неподвижно пролежала в траве, а теперь, с наступлением сумерек, медленно просыпается и потягивается всем телом.
Ей нестерпимо хочется погладить собачку, и, когда приступ тошноты отпускает, она отходит от треснувшей бочки, делает несколько шагов по траве, ласково щекочущей щиколотки. Собачка встает и исчезает, призывно помахивая хвостом, и она приказывает ногам бежать за ней, но одна слушается, а другая — нет, и девушка падает ничком на траву. Лежит и не пытается встать, даже в шутку — просто с трудом переворачивается на спину, и на нее резко обрушивается весь невыносимо близкий купол неба с болезненными булавочными уколами звезд. Она смотрит на звезду с кроваво-красным ртом, ей в глаз лезет какая-то травинка, и тут она думает: ах вот что значит напиться.
По-летнему легкая мысль вылетает из нее, словно воздушный шарик, вскоре шариков оказывается целая связка, и она отпускает их в небо, один за другим, и ей начинает казаться, что ее саму наполняет веселящий газ, она становится такой легкой,
Чувствуя, как грудь наполняется веселящим газом, она до ужаса отчетливо слышит визгливые голоса, доносящиеся со стороны дома, и такую же визгливую музыку из стоящего на подоконнике граммофона. Sweetheart, кричит чей-то надтреснутый голос, потом какая-то девушка безумно и громко смеется, хлопает дверь, и смех затихает. Потом музыка смолкает — не резко, а постепенно замедляясь, как сигнал воздушной тревоги, и она слышит шарканье ног, продолжающих на автомате двигаться под музыку, хотя та уже закончилась.
Вашу мать, заведите граммофон, раздраженно произносит чей-то голос, и она понимает, что это Эрик — Эрик, которого хлебом не корми — дай подраться уже после третьей рюмки. Она медленно поворачивает голову, касаясь прохладной травы пылающей щекой. Ей кажется, что у нее горит все лицо, да таким ярким пламенем, что должно быть даже из дома видно. Но они ничего не замечают. Иначе, наверное, пришли бы и угостили девушку выпивкой и бутербродом, думает она, продолжая парить где-то высоко над землей.
В оконном проеме возникают две головы, а веселящий газ бурлит в ее горле и ставшей невесомой голове, которая будто оторвалась от тела, и, когда она пытается напрячься и посмотреть в сторону дома, происходящее там напоминает ей картину. Резкий свет из комнаты создает нимб вокруг одной головы и подсвечивает кроваво-красным ухо у другой. Люсия и Андерс де Валь, вполголоса произносит она, зевает и пытается сбить звезду с неба правой ногой, но дядюшка бог притягивает звезду к себе, словно раскидайчик, и она замечает, что все звезды на небе прыгают вверх-вниз, и ей приходится зажмуриться, чтобы какая-нибудь глупая звезда не попала ей по лбу. А потом раскидайчик вдруг оказывается у нее в горле, она поворачивает голову набок, и ее беззвучно рвет прямо на траву.
Когда Ирен просыпается, уже совсем темно, и ей кажется, что она у себя в бараке, просто одеяло во сне упало на пол, и теперь ей холодно. Она безуспешно шарит руками в поисках одеяла, потом решает посмотреть в потолок, а там — звезды, и тогда память начинает по ложечке скармливать ей воспоминания о том, где она находится. Хочется сесть, но голова такая тяжелая и неподъемная, что Ирен, совершенно обессилев, остается лежать, где лежит. В отчаянии глядя на небо, она видит луну — как будто фонарик под простыней. Медленно поворачивает голову, все воздушные шарики полопались, оставив после себя сверлящую виски головную боль. В темноте светится лишь безжалостно желтый, четко очерченный прямоугольник окна. Выглядит он угрожающе, в доме полная тишина, как будто он внезапно онемел.
Что происходит, думает она, пытаясь подняться, и тут до нее доносятся приглушенные голоса, звон стаканов и хихиканье. Потом кто-то резко срывает простыню с луны, и Ирен чудится, будто она лежит на дне зеленой бутылки. Со стороны дома слышится какой-то скрип — сначала ей кажется, что это ночная птица, но тут она видит, что дверь настежь открыта, кто-то долго и звонко хикикает, а потом выходит на лунный свет. Людей двое: парень в брюках для гольфа — Эрик, стало быть, — а вплотную к нему, словно приклеившись, стоит и хихикает девушка. Неуверенной походкой, как будто только что научились ходить, они ходят по двору, гравий шуршит под их ногами, а из девушки все время извергается хихиканье, как будто оно ей так же необходимо, как воздух.