Змея
Шрифт:
Тут у парнишки загораются глаза, но она неверно истолковывает этот огонек, и он тут же говорит, чуть не срываясь на крик: да, поначалу бывает тяжко, но потом привыкаешь. А уж как привыкнешь, так можно разделывать разрезанную свинью и не чувствовать вообще ничего, ни капельки. Как по мне, так хуже всего, что эти заразы еще и кусаются, они ж злобные черти.
Удерживая велосипед одной рукой, другой он неожиданно задевает ее ладонь. Впервые прикасается к ней. Она чувствует, как его потная рука прижимается к тыльной стороне ее ладони, и даже на всякий случай бросает взгляд вниз, чтобы убедиться, что это пот, а не кровь. Вот, к примеру, на днях, говорит он, и от возбуждения у него даже голос срывается, одного парня у нас вот тут боров хватил зубищами. Он дотрагивается до ее пальцев, чтобы показать, куда именно
Потом он отпускает ее, и она незаметно вытирает руку о рукав костюма. Парнишка переходит дорогу и прислоняет велосипед к забору из зеленых досок с белой полоской сверху. Вот тут Борги живут, говорит он, кивая головой в сторону дома так резко, что челка снова падает на лоб. Это последний дом по Майвэген, а потом улочка заканчивается так же внезапно, как и началась, сжимается и снова исчезает между елей.
Дом, судя по всему, изначально задумывался как коттедж, но потом из-за недопонимания с прорабом или нехватки денег стройка остановилась, и вышел только один этаж, с застекленной пристройкой — роскошная веранда, которая подходит такой хибаре как корове седло.
Она собирается пригласить его зайти — это ведь логично, он такой крюк ради нее сделал, да и зверьку внутри нее нужно все больше и больше ящиков. Но мальчишка и сам, без приглашения, первым заходит на участок. Смотрите-ка, дурила сетку забыл бадминтонную снять, кричит он на весь поселок, но это нестрашно — за всю прогулку по Майвэген им не встретилось ни единой живой души.
Она долго роется в сумочке в поисках ключа, находит нужный, отпирает дверь веранды, и они вместе заходят в дом. Воздух внутри спертый, пропахший табачным дымом — здесь так давно не проветривали, что запах пропитал стены. Дверь не будем закрывать, говорит она. Стол заставлен пустыми пивными бутылками, среди них гордо возвышается полулитровая бутылка из-под водки. Дверь справа ведет на кухню, там в углу стоит маленькая плита. Дальше — большая комната с разложенным диваном, патефоном, высоким угловым шкафом, хлипким столом и стульями. На стенах кнопками прикреплены старые обложки иллюстрированных журналов. В другой комнате стоит ржавый камин, комод и пара стульев, у противоположной стены — двухъярусная кровать. На нижней кровати пухнут свернутые матрасы, а верхняя зияет проволочной сеткой.
После дежурного обхода она возвращается на веранду. Парнишка сидит на скамейке, чинно сложив руки на коленях. В доме он кажется еще моложе, думает она, и ей становится ужасно жаль его — сидит и смущенно смотрит на лес пивных бутылок. Здесь, кажется, морской бой был, весело говорит она, но он молчит. Тогда она начинает убирать бутылки со стола в надежде, что он предложит помочь ей, но он сидит, где сидел, и нервно теребит фартук.
Интересно, где у них тут в этом сарае погреб, вполголоса произносит она. На самом деле она отлично знает, где подвал, потому что у нее в инструкции все подробно описано, но мальчик заглатывает наживку, тут же падает на колени и открывает люк. Вон там, мрачно говорит он. Она стоит и смотрит на его детский затылок и красные уши, которые сверху кажутся совсем оттопыренными. Он ложится на пол и по пояс залезает в погреб, роется там среди бутылок и банок, и ей едва хватает сил устоять перед искушением и не потянуть за узел, который смешно подпрыгивает чуть ниже его спины. Да здесь на целый полк хватит, говорит он и начинает доставать бутылки, консервные банки и пакеты со всякой всячиной. Сколько ж народу надо было, чтобы все это сюда дотащить, говорит он, не вылезая из погреба, и его слова отражаются от стен эхом, будто в церкви.
Лес из бутылок и банок вокруг люка растет: много пива, пара бутылок водки, бутылка заграничного вида с надписью «Whisky», лимонад и консервы с разными этикетками. Но вскоре запасы заканчиваются, он закрывает люк и начинает выставлять все на стол, предварительно протерев его фартуком. Еще обнаруживается мешок картошки, и Ирен говорит с неподдельной женской хитрецой, как будто бы себе под нос: интересно, а где у них тут колодец? Тогда он без разговоров достает из-за буфета ведро и идет за водой.
Она тем временем находит в угловом шкафчике чистую скатерть, расстилает и открывает консервные банки,
Закончив, она выходит на веранду. Парень так и сидит на скамейке и усердно вскрывает оставшиеся консервные банки. Вот эти — нашей фирмы, говорит он и светится от профессиональной гордости, их черта с два откроешь. Вообще-то, он тут больше не нужен, по-деловому думает она, заперев зверька подальше, но нужно как-то выразить благодарность за то, что он ее проводил до самого дома, поэтому она говорит: не желаете ли угоститься? (ей не хочется показаться скрягой, особенно когда бутылками весь стол заставлен). Вы, скотобои, пьете как сапожники небось, говорит она, чтобы не ставить его в неловкое положение.
А то ж, отзывается он и улыбается от души, вы б поглядели, что на бойне творится в субботу вечером. У парней пиво да пузыри припрятаны в свиных тушах или ваннах с солью. Как-то в субботу одну тушу по ошибке увезли раньше времени, а у нас один товарищ в ней пол-литра припрятал. У него чуть удар не случился, когда он увидел, что свинью увезли. Что ж это такое творится-то, кому-то из городских мой пузырь в гороховый суп пойдет, всю неделю стонал.
Оба смеются. У мальчишки блестят глаза, но она и это понимает неправильно — думает, что он так увлекся собственным рассказом, уходит в комнату, достает из шкафа шесть рюмок, приносит шесть тарелок и расставляет на столе. Берет поллитровку, зажимает коленями и отворачивает пробку. Водка приятно булькает, когда она наливает парнишке рюмку. Себе тоже наливает, половинку.
Ну будем, говорит она, поднимая рюмку. Едва пригубив, чувствует, как напиток обжигает ее изнутри будто огнем, а вот парнишка выпивает все почти залпом и морщится изо всех сил, а когда снова смотрит на нее, глаза у него блестящие и на удивление застывшие. Как желе, думает она и решает, что это все от водки.
Уходит на кухню, за ножами, вилками и ложками из буфета и стаканами из сушилки, а вернувшись, обнаруживает, что и ее рюмка пуста. Притворяется, что ничего не заметила, раскладывает приборы и расставляет стаканы. Может, еще одну, спрашивает она, наливая ему рюмку — себе тоже, но сама не пьет.
Снова уходит на кухню, проверяет вилкой, сварилась ли картошка, и выключает примус. Накрывает кастрюлю полотенцем, чтобы картошка не остыла до прихода гостей. Берет с собой на веранду несколько блюдец, чтобы было куда чистить. Обе рюмки пусты. Она закрывает водку, лишние бутылки убирает под скамейку.
Глаза у парня блестят еще сильнее, и она уверена, что это от водки, челка падает ему на лоб и закрывает один глаз. Она чувствует непреодолимое желание убрать челку со лба, и на этот раз так и поступает. Парнишка замирает и багровеет, как помидор. Наверное, все от выпивки, думает она снова и по-матерински волнуется, что сбила его с пути истинного. Но так-то он симпатичный, думает она и тут же прощает его. Идет в комнату, выносит на веранду несколько стульев и аккуратно расставляет вокруг стола.
Потом вдруг вспоминает про незастеленные кровати в дальней комнате и бросается туда в запале хозяйственной деятельности. По дороге думает о парнишке: лучше бы избавиться от него, пока остальные не пришли. Ох, не стоило его сюда тащить, думает она, но прощает себя за это, когда понимает, что у нее не было выбора. Надо погладить его по головке и отправить домой, думает она, как мать, когда ее дети пригласили в гости чужого мальчика, а за окном уже начинает темнеть.
И поэтому, именно поэтому ее охватывает такое глубокое, неописуемое удивление, когда он вдруг бросается на нее и валит на пол рядом с кроватями, словно табуретку. У него из глаз разлетаются брызгами чудовища, но ей почему-то нестрашно. Довольно долго она пребывает в состоянии шока от того, что произошло, и даже не успевает понять, что все это значит. Сначала она не может сопротивляться, потому что происходящее оказывается за гранью ее понимания, но, когда под тяжестью его тела начинает задыхаться от запаха окровавленного фартука, в ней просыпается способность бороться.