Змея
Шрифт:
Слушай, сказал он, встал, обошел столик, подошел к Ирен вплотную, наклонился к ней и задышал в затылок. Губы подползли к самому уху и тихонько прикусили мочку, и он сказал вполголоса: ну ты же все знаешь, чё там привезти и всё такое? Она послушно и мило кивнула, повернулась к нему, облизала губы и повернулась так, что ее груди приподнялись, как лимончики, и она уже собиралась эффектно опереться локтем на стол, но вместо этого локоть попал прямо в чашку. Чашка треснула, осколки рассыпались по столу, он быстро прошептал: я потом с Верой разберусь, и прижался к ней всем телом, впился в губы, и они долго целовались, пока наконец не стукнулись зубами.
Ирен с трудом встала, ее слегка пошатывало,
И тут на лесенку внутри нее вылез какой-то чертенок, и она ответила очень дерзко, так дерзко, что слова прозвучали убедительнее некуда: от этого сержанта, как его там, Буман, кажется, утром подарил.
И он ей верит и тут же мрачнеет и пихает сумку ей в руки: ох уж этот засранец, говорит он, и ей становится немножко стыдно, совсем чуть-чуть, но уже поздно. Они идут к двери, он обнимает ее за плечи, но, выйдя на улицу, Ирен замечает, что осталась одна. Билл остался стоять в дверях, она удивленно оборачивается, он отдает ей честь, вытягивает губы трубочкой и говорит: короче, к семи будем, ты уж там подсуетись.
Разворачивается и уходит, а она идет к вокзалу, совсем одна, прогулка получается грустная. На самых подходах к вокзалу она слышит визгливые старушечьи голоса, доносящиеся из проулка между вокзалом и живой изгородью из сирени вокруг дома доктора, оглядывается и видит мать и ее соседку, понимает, что они тоже идут на этот поезд, на тот же самый поезд, со всех ног бежит к сортиру, чтобы ее не заметили, и едва успевает захлопнуть за собой дверь, как скрипучие голоса приближаются и проходят мимо.
Билл заходит обратно в кафе, Вера опирается о стойку бара и небрежно поглаживает грудь. А я-то уж думала, господин сбежит, говорит она, и в пещере ее рта мелькает кончик языка. Неправильно ты думала, отвечает Билл, подходит к ней поближе, перегибается через стойку и барабанит по стеклу. За стойкой лежит куча коробок с таблетками, уже будто бы растворившимися в жарком воздухе. Руки настоящего солдата, произносит она, словно и не ожидает, что он оплатит счет. Внезапно Билл подпрыгивает и усаживается на стойку. Смотри-ка не свались, с неожиданной заботой произносит она, то-то старушенциям будет о чем посплетничать. Правда, что ли, дразнит ее он и придвигается поближе. Да уж не сомневайся, качает головой Вера, на ладан дышат, но с ними не забалуешь.
Билл перекидывает ноги через стойку и одним махом оказывается рядом с ней. Тебе сюда нельзя, вдруг старуха зайдет, произносит она, но без особого беспокойства в голосе. А когда она зайдет, спрашивает он, тоже спокойно. На следующем поезде из города приедет, говорит она уже совершенно спокойно, часа в четыре. Черт ее дери, говорит он, поглядывая на подсобку. Хорошие новости, спрашивает он, кивая на телефон. Да так, отмахивается она с легким раздражением. Да не, говорит он, берет ее за подбородок, и она, вздрогнув, смотрит в окно, не идет ли кто. Но на дороге пусто, она прижимается к нему, он наклоняется к ней и быстро целует в губы. Потом отстраняется, многозначительно поглядывая на нее, и говорит немного натянуто, но в то же время как ни в чем не бывало: ну тогда пойдем позвоним, что ли.
Толкает ногой дверь, прикрывая ее за собой, дверь хлопает большой бледной тенью, поезд прибывает
5
Держи, подумала она, закрыв дверь и крепко взявшись за прохладную ручку. Спертый, нагретый воздух плыл по купе, долгое время она стояла неподвижно, глядя в бездонный колодец плевательницы. Потом затолкала ее под скамейку, с платформы послышались шаркающие шаги, слева в груди что-то взорвалось, она покрепче ухватилась за ручку и рывком чуть не сломала дверь, но звук шагов стих. Она практически перестала дышать и старалась перестать прислушиваться к малейшим звукам, проникавшим в купе сквозь зашторенное окно, но тут из-за двери послышалось чье-то дыхание, под чьей-то ногой скрипнул паркет, и ей показалось, что кто-то провел рукой по внешней стороне двери, и ей показалось, что прохладное касание дошло до ее кожи. Держи крепче, энергично подумала она — настолько энергично, насколько это вообще возможно в такую жару, — они не зайдут сюда, только не сюда, только не сейчас!
На другом конце вагона хлопнула дверь, и через мутное стекло Ирен увидела другую половину вагона. В дверях потным апельсином возникло крупное лицо, а за ним появилось и все остальное, дополняя картину, обрамленную дверным проемом. Вспотевший юноша в военной форме, судя по всему, был из негодных к строевой. Лицо показалось незнакомым, но потом она внезапно поняла, что он-то наверняка ее узнал, потому что в части девушек было немного, и все они наверняка являлись солдатам по ночам в непристойных снах, а потом подумала, что как-то глупо это выглядит, будто она танцует с дверью, поэтому, отпустив ручку, вышла в коридор.
На перроне, конечно же, не было ни души, и она даже посмеялась над своими страхами, но, правда, негромко, вполголоса. Еще раз взглянула на перрон — никого, кроме станционного смотрителя, стоявшего и сердито смотревшего на часы, как злобный бульдог, а часы так же сердито смотрели на него в ответ и мелкими дразнящими рывками перемещали костлявую минутную стрелку. Но встречный поезд из города — товарняк, редко проходивший вовремя, — пронзительно свистел еще довольно далеко, и ей подумалось, что если прямо сейчас побежать в первый вагон, то из окна можно увидеть кондитерскую.
Ирен не очень-то понимала, зачем ей это, но какое-то время — довольно долго — думала, что ей хочется увидеть Билла и помахать ему. Но потом поняла, хотя себе в этом не призналась, хотя зажимала себе рот, чтобы не произнести вслух, что на самом деле ей хотелось увидеть Билла, одиноко сидящего у окна, или Веру, одиноко стоящую у окна и смотрящую, как Билл выходит, и, хотя она ничего себе не сказала, где-то в глубине сердца что-то защипало, как будто заработали маленькие клещи, и она впала в отчаяние, а вдруг она не увидит никого из них или увидит их вдвоем. Однако любопытство пересилило страх, она выбежала на перрон, заскочила в следующий вагон и захлопнула за собой дверь. От хлопка словно плотину прорвало, и визгливые старушечьи голоса захлестнули ее желтым потоком, смешиваясь со злобными звуками выстрелов, доносившимися из леса. Старухи, быстро подумала она, попятилась, захлопнула дверь — как ей показалось, чересчур сильно, и она чуть было не открыла ее обратно, чтобы закрыть потише и показать, что она это не со злости. Но в тот самый момент пошел встречный товарняк, паровоз захлюпал носом, а состав слегка закачался. Потом поезд тронулся, она забыла про дверь и с приятным облегчением прислонилась к окну, хотя ничего приятного на платформе не было — только знак «Не курить», здание вокзала, смотритель, скамейки, и все это уплывало вдаль, как на конвейерной ленте.