Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах
Шрифт:
— У меня нет никакой охоты.
— Немедленно выполняй, что велено, — чуть слышно проговорила Зиновия, глазами укрощая его строптивость, — иначе…
Феофан выпрыгнул из саней и с самой несчастной физиономией разместился рядом с Аленой, тогда как Зиновия выбрала себе в рыцари Карола, а Лидия, точно покинутая Ариадна, завладела обоими сыновьями священника.
Менев почувствовал себя обязанным последовать галантному примеру сына и перебрался к Февадии, уступив свое место священнику.
— Ну что, все наконец расселись? — спросил тот.
— Да, да! — раздалось со всех сторон.
Большой барабан подал знак, тотчас
Здесь, в отдельном небольшом зале, гусарские офицеры устроили отменный завтрак. К гостям из Михайловки теперь присоединились: Винтерлих, майор барон Гнайс, ротмистр граф Кардоки, лейтенант фон Ланберг, лейтенант Пивницкий, господин Литынский со своей почти бестелесной супругой, господа Плоцкий и Суходольский. Захлопали пробки шампанского, вскоре все пришли в исключительно радужное настроение, и даже Феофан после пары бокалов, похоже, добродушно покорился своему жребию. Когда кавалькада, удлинившаяся еще на добрую полудюжину саней, снова тронулась с места, оркестранты гусарского полка, по этому случаю превратившиеся в китайцев с длинными косичками, ехали впереди на гигантском транспортном средстве, замаскированном под дракона. Уже за ними следовала вереница причудливо и богато декорированных саней, в которых парами разместилась веселая компания. Господин Литынский стал теперь кавалером Лидии, а Плоцкий — рыцарем госпожи Литынской, в чьей затейливой шубе из цветастой камки с дорогим мехом шиншиллы было что-то от восточного великолепия и загадочности.
Таким образом все они быстро добрались до Грошкова, имения господина Бадени. Там гостей встретила триумфальная арка из еловых лап. Еврейские музыканты в казацких костюмах сыграли мазурку. В трапезном зале был накрыт длинный стол. Бадени с дочерьми сердечно приветствовали приехавших. Вот опять послышалось щелканье кнута, и появилась графиня Коморовская в роскошной шубе из золотой турецкой парчи, отороченной и подбитой мехом светлого соболя. Она выехала навстречу своим гостям и потом разделила с ними утехи щедрого застолья.
Уже опустился вечер, когда «кулик» в последний раз пустился в дорогу, теперь под эскортом конных казаков с пылающими факелами в руках.
Графиня ехала с Кардоки; высокая Бронислава, которой была очень к лицу ее темно-лиловая, украшенная мехом куницы шуба, устроилась с Суходольским. Ванда, закутанная с головы до пят в белый атлас и белую лисицу, напоминала голубку и сидела в санях с лейтенантом фон Ланбергом, а Мауриция, в розовом атласе с мехом скунса, поместилась рядом с Пивницким. Обряженные турками и казаками иудейские музыканты — на розвальнях — замыкали великолепную кавалькаду.
Раззолоченные сани, сделанные в виде гигантских лебедей, раковин, павлинов, морских сирен и еще каких-то немыслимых сказочных существ, с быстротой молнии неслись по устлавшему землю белому пуху — точно ладьи, стремительно влекущиеся по волнам безбрежного океана. Из-под полозьев белыми искрами вылетал на обе стороны снег. На небе уже появились первые звезды, а на земле, вдалеке, — блуждающие огоньки: глаза волков, отправлявшихся в свои грабительские набеги.
На
Из заведения доносились пронзительные звуки скрипок и плач цимбал.
В чаду, пыли и облаках табачного дыма, заполнявших все помещение, плясали крестьянские девушки и хлопцы. Тяжелые сапоги, точно копыта диких степных лошадей, отбивали по половицам такт.
Какой-то крестьянин вышел на улицу, с изумлением уставился на красивые сани и прекрасных дам, хлопнул в ладоши, зашатался и упал в снег. Вслед за ним из дверей выскочила смазливая крестьяночка, которая, как и он, явно была навеселе. Она, смеясь, приставала к молодым господам со своими нежностями, пока не получила от лейтенанта Пивницкого поцелуй, а от Тараса — взбучку.
Аспазия брезгливо отвернулась.
— Полюбуйтесь, пожалуйста! — воскликнула она, адресуясь к графине. — Вот он каков, народ-то, и тут можно только посочувствовать…
— Сейчас они танцуют и пьют, — промолвила Бронислава, — а назавтра будут на печи отлеживаться, вместо того чтобы работать. Как жаль, что их больше нельзя угостить нагайкой!
— А есть писатели, которые требуют от нас веры в душевную чистоту и простосердечие крестьян, — вмешался майор, — взять хотя бы этого Ауэрбаха. [45]
45
Бертольд Ауэрбах (1812–1882) — немецкий писатель.
— Или нашего Сенкевича, — добавила Ванда.
— Здесь настоящее гнездовище порока. Тьфу, чтоб они пропали, животные! — обронил в сердцах господин Бадени.
Под грубым рубищем из простого сукна — обычной одеждой крестьян — каждый из только что приехавших легко различал порок, но то же самое, только облаченное в шелка, кружева и бархат, укутанное в дорогой мех, подрумяненное и спрыснутое духами, представлялось им красивым и безупречным.
Кому из этих элегантных господ пришло бы в голову подвергнуть критике какую-нибудь из богато одетых, очаровательных дам, которые, подобно султаншам, восседали в раззолоченных санях?
Наступила ночь, когда кавалькада прибыла в Каменку. Дамы сбросили шубы и привели в порядок свои туалеты. Был подан горячий чай,и, как только его выпили, музыканты начали играть полонез.
Пары выстроились, и возглавили их Плоцкий с госпожой Литынской. Танцующие двигались по всей анфиладе покоев, огибая столы и оттоманки, а между делом обменивались шутливыми замечаниями, смеялись и болтали.
Аспазия танцевала с кадетом.
— Как вам нравится Ванда Бадени? — поинтересовалась она. — Разве она не прелестна?
— Мне здесь нравится только одна дама.
— Которая?
— Я не смею назвать ее имя.
— Пожалуйста, кто она?
— Только если вы настаиваете.
— Разумеется, я хочу это знать.
— Это вы, сударыня, вы с первого взгляда произвели на меня неизгладимое впечатление.
— Выдумки! — залившись румянцем, воскликнула Аспазия. — Чем я могла пленить вас, когда вокруг столько молодых женщин и девушек?
— Я нахожу очаровательной только вас, госпожа Менева.