Знакомая варежка (Повести и сказки)

Чаплина Валентина Семеновна

Когда Лёвка упомянул про часы, мальчишка заволновался.

— А сколько сейчас времени, не знаешь?

— Не знаю, а что?

— Мне за Катюшкой надо.

— За какой ещё Катюшкой?

— За сестрёнкой. В детсад. Я её всегда беру, когда мама во вторую смену.

— А сегодня во вторую?

— Во вторую, — вздохнул мальчишка.

Лёвка тоже вздохнул.

— Ну, беги за своей Катюшкой, раз во вторую. Одних моих ребят хватит. Ясно?

— Ясно.

— Не беспокойся, докажем!

И он так здорово улыбнулся, наверно,

прямо до ушей, но мальчишка, увы, не увидел этой улыбки.

Нашёл время о своей башке думать

Лёвка бежал и думал: если бы кто-то взрослый вступился за мальчишку, Щукин отец скорее поверил бы. Взрослые почему-то всегда больше верят взрослым, чем ребятам. Обидно даже. Надо скорее бежать, скорее, а то Щукин отец в командировку уедет. Может, он целый год не вернётся, тогда целый год будет думать, что мальчишка врёт.

— Эй, кто дома? — стукнул он кулаком в доски родного забора, а через полминуты был уже на самом заборе, а ещё через четверть минуты — в огородной крапиве.

Поплавок и Калитка бросились к нему.

— Достал?

— Узнал?

— Всё достал, всё узнал, — крикнул Лёвка, показывая книжку, — но не в этом дело! Одного мальчишку выручить надо! Айда, по дороге всё объясню. А Борька пришёл?

— Нет.

— Записку ему напишем и к забору прикнопим.

Тут же записка была написана огрызком красного карандаша, каким писали Рыбалычу, и на оставшемся от голубка клочке бумаги.

Когда все спрыгнули с забора в переулок, Степан пугливо повёл поплавком туда-сюда и нерешительно затоптался на месте.

— А… а… как же мы… с такими головами?

— Нашёл время о своей башке думать! — возмутился Лёвка. — На хорошего мальчишку наврали. Он правду говорит, а ему не верят! Бежим!

Степан устыдился собственных слов и побежал.

— Подумаешь, голова не такая? Что особенного! Если кто спросит, скажем, что это маскарадные костюмы.

Лёвка на бегу начал рассказывать. Когда они подбежали к лестнице, Лида и Степан уже всё поняли. Вдруг откуда-то с верхних ступенек донёсся девчачий визг:

— Вот он! Ой!

Поплавок, футбольный мяч и шестимесячная голова сейчас же глянули туда. А с верхних ступенек спускались вниз Берёза и ужасно курносая белобрысая девчонка. Лёвка сразу её узнал: это та самая, которая стучала ему в стеклянный бок автомата. Узнали её и Степан с Лидой. Это она им в забор барабанила. Значит, всё-таки позвонила Берёзе. Молодец, девчонка! Только зачем она его сюда ведёт? А в общем-то, это очень хорошо, что ведёт.

Шесть ног, топоча, быстро поднимались вверх. Четыре ноги, тоже топоча, спускались вниз. Спускались они медленнее, чем те поднимались, и чем ниже спускались, тем шаги становились тише.

Вот топот совсем прекратился — это все десять ног остановились на квадратной площадке лестницы. Остановились над самой головой у Борьки. Именно под этой площадкой он и сидел.

Борька уже почти

выучил басню. Остались две последние строчки. Сейчас Борька станет нормальным человеком. «Кто виноват из них, кто прав, кто виноват из них, кто прав», — шептал он, и как раз в это самое время над ним послышались знакомые голоса. Борька выпрямился и замер. Он, конечно, сразу узнал эти голоса.

— Берёза, Берёза, ты не бойся, это мы. Я — Лёвка, это Степан, а это — Косичкина Лида! — тараторил Лёвка. — Только вы у нас ничего про нас не спрашивайте. Мы сами вам расскажем, когда уже можно будет. Ладно? А пока нельзя. Это тайна.

Берёза удивлённо глаза таращил. А Лариса, которая была знакома с Лидой, даже рот открыла от удивления. Конечно, они очень хотели сейчас же всё узнать, тем более, что это была тайна, но что поделаешь, если тебе не рассказывают?!

— Уа, уа, — тихонько сказала Ларисе шестимесячная голова, и Лидкина рука потянулась к подруге. Лариса потрогала эту руку. Рука была самая обыкновенная, как у всех девчонок.

— А ещё Борька такой же, как я, — объяснял Лёвка Берёзе, — только он тебе звонить побежал, узнать, что задавали на последнем уроке. И пропал. Он звонил?

— Звонил, — подал голос Берёза.

— У него такая же голова? — спросила Лариса.

— Такая же, только ещё очки чёрные.

— Я ему басни принесла, он просил.

— Принесла?

— Давно, наверно, час назад.

— Так у него, значит, есть басня?

— Есть.

— Какая басня? — спросил Степан.

— Так нам же басню учить задали, — объяснил Лёвка. — Куда же он делся?

— Учит где-нибудь один, наплевать ему на нас, — сердито пробурчал Степан и отвернул поплавок в сторону, чтобы не смотреть на ребят. Ему было ужасно стыдно за Бориса.

Лидка тоже отвернула свою голову в чепчике, только в другую сторону, не в ту, что Степан. А Лёвка никуда не отворачивал мяча. От обиды, от досады он со всей силы топнул ногой.

— Ох, если б он сейчас мне попался, тогда… тогда… — он никак не мог найти слова, что было бы «тогда», и ещё сильнее топнул ногой.

Бориса всего обсыпало пылью, но он не шелохнулся, словно был каменный.

Берёза и Лариса пока ещё не очень понимали, в чём дело, но догадались, что Борис сделал что-то нечестное.

— Тяв-тяв-тяв, — заговорил Пылесос.

Интонация его голоса была точно такая, как тогда, когда он за брёвнами обнаружил мальчишку с кляксами. А сейчас он обнаружил под лестницей Бориса. Когда ребята бежали по лестничным ступенькам, пёс — параллельно им по земле. Они остановились над Борькой, а он — рядом с ним.

— Тяв-тяв-тяв, — звал хозяина Пылесос, дескать, иди сюда, посмотри, кого я тебе нашёл.

А хозяину было сейчас не до Пылесоса. Хозяин волновался, хозяин буйно размахивал руками, топал ногами, вертел футбольным мячом, объясняя Берёзе и курносой, почти уже знакомой девчонке, всё случившееся с мальчишкой в зелёных кляксах.