Знание-сила, 1998 № 03 (849)

Коллектив авторов

Точилов взял на себя командование, и руслановцы теперь слушались старшего штурмана.

— Скоро милях в десяти должен быть берег,— сказал Точилов, чтобы ободрить моряков.— Шлюпка идет на ост.

Три часа прошло с тех пор, как тринадцать руслановцев в последний раз видели тонущее судно. Штурман Петрович стоял в мокрой, изодранной фуфайке, сквозь которую виднелась знаменитая жилетка. Он потерял свою трубку, и лицо его без трубки приняло детское, виноватое выражение. Рот его раскрылся. Он долго стоял, точно желая что-то

спросить, а потом опустился на колени и забился под банку. Свернувшись под одеялом, он походил на ребенка и тихо лежал, изредка высовывая лицо с раскрытым ртом. Спустя некоторое время матросы стали замечать, что Петрович повел себя как-то странно. Сначала все подумали, что маленький штурман шутит. Стоя на носу, глядя на приближающуюся волну, Точилов скомандовал:

— Право табань — лево на воду!

Высунув из-под одеяла лицо и подражая голосу Точилова, Петрович крикнул:

— Право табань — лево на воду!

В шлюпке рассмеялись, но потом все заметили, что Петрович повторяет каждое слово команды старшего штурмана.

— Он промок насквозь,— рассказывает Попов — Его сразу пронзило ветром и ум вышибло. Он все повторял и повторял, что ни говорили.

— Черти полосатые! — крикнул Попов товарищам— Шевели ногами, крути головой, а то замерзнете!

— Черти полосатые! — эхом раздалось из-под банки.

Матросы перебили:

— Петрович, не психуй!

— Петрович, не психуй! — вскрикнул малыш, и все поняли, что он сошел с ума. Он повторял слова все тише и тише и незаметно умолк. Под одеялом свернулось маленькое тело, и когда товарищи открыли одеяло, они увидели улыбающееся мертвое лицо. Маленькие руки держались за карманы, где он хранил ключи от сундуков «Руслана». Друзья подняли его и опустили за борт шлюпки. Молодой моряк исчез в пучине со своими любимыми ключами.

Быстро замерзал Николай Антуфьев. Моряков уже мучал голод. В шлюпке не осталось продовольствия, все смыло, и только у третьего механика оказались с собой две банки консервированного молока. Моряки пробили дырки в банках и по очереди сосали молоко. Антуфьев греб и, повернувшись к Попову, попросил:

— Дай мне, кажется, замерзаю.

— Возьми, есть еще немного,— Попов приставил банку к его губам.

В первый раз Антуфьев потянул молоко, глотнул, но потом остановился. Попов увидел, что у приятеля молоко течет по губам.

— Прощайте, ребята,— сказал Николай и взял Попова за руку.

— Он взял меня за руку,— вспоминает Попов.— Я одной рукой гребу, а другую он держит, не выпускает.

Несколько минут Антуфьев держал руку Попова и замирающим голосом произнес:

— Прощайте, ребята... Передайте Шурке...

Он умер неслышно — затих, прислонившись головой к плечу друга.

Шторм все усиливался.

— Скоро... скоро земля! — кричал Точилов.— Налегай, ребята! Я вижу землю.

— Налегай! — вторил Попов.— Скоро! И я

вижу берег.

Не видел земли Точилов, и место было потеряно. Он не знал, где находится, но беспрестанно кричал:

— Еще, еще нажмем, скоро берег!..

Утром двадцать шестого умерли капитан Клюев и Павел Семенов. К девяти часам шторм ослабел, море стало успокаиваться, волна пошла круглее, небо прояснилось, туман, расползаясь, открывал стихающее море, освещенное слабыми лучами скрытого за тучами солнца.

— Скоро, скоро берег,— не переставал уверять Точилов, и так он твердил весь день двадцать шестого апреля.

Моряки уже не слушали его, но все же гребли поочередно. Леденели ноги. Матросы отморозили руки и не могли сгибаться в окаменевшей одежде.

Прошел день. Точилов упорно кричал: «Скоро земля!» Под утро двадцать седьмого скончался механик Павел Меньшиков. В этот день сошли с ума Иван Нетленный и кочегар Жорж.

Иван Нетленный, скинув с ног одеяло, внезапно поднялся и пошел к носу шлюпки.

— Куда ты? — задержал его Бекусов.— Стой, перевернешь шлюпку.

— Не держи меня,— строго промолвил Иван.— Не указывай! Мне братья сказали: домой ИДТИ.

Он медленно вернулся на прежнее место, лег и уже больше не вставал. После Нетленного умерли механик Бобонский и кочегар Жорж.

На третий день, когда из-за голода и жажды оставшиеся в живых стали терять последние силы, Точилов радостно крикнул:

— Верьте мне, ребята! Все время врал, чтобы дух в вас поднять, а теперь говорю правду: берег близко, смотрите!

На горизонте показались высокие ледниковые горы. Руслановны увидели знакомые шпицбергенские сопки. Они узнали прозрачные пирамиды и пышные снега на склонах.

— Близок берег! — воскликнул штурман.— Теперь все зависит от нас.

Шлюпка быстро неслась вперед к белым горам.

— Нажмем,— ожили руслановцы. И опять начались смех и шутки.

Но штурман, открывший горы, не смеялся. Он почему-то не разделял всеобщей радости. Продолжая глядеть на горы, Точилов больше не подгонял матросов, и хотя лицо его осталось по- прежнему спокойным, однако у Попова зародилось подозрение: почему он теперь молчит, когда все ясно видят берег, горы и утесы? Отчего он не командует? Настойчиво следил Попов за штурманом и глядел туда, куда смотрит Точилов.

— В чем дело, штурман? — незаметно для других спросил он.— Ведь мы спасены. Виден берег.

— Да, скоро... скоро...— торопливо ответил Точилов, не переставая глядеть на ледники.

И вдруг Попов обратил внимание на непонятное явление. Одна из гор пошатнулась и... раскололась. Острая вершина горы свалилась набок и повисла в воздухе, как облако. Ледники, качаясь, поползли вдоль горизонта и поднялись над морем.

— Мираж,— прошептал штурман и резко повернулся к Попову, уставившись в него пронзительным взглядом.