Знание-сила, 2001 №03

Коллектив авторов

Былички – рассказы о столкновении с нечистой силой, происходившие с рассказчиком или его знакомым. Чаще всего они совершенно стандартны: такими их рассказывали и сто, н двести лет назад, такими мы в изобилии записывали их в экспедициях.

«К водяному (обращались), как утопленник в озере, да тожо ходят, ищут, дак тоже говорят: «Царь морской, хозяин водяной, не губи мою душу, выкинь моево (имя) на сушу». А потом ходят, ищут. Если долго не могут найти, дак икону вот с этими молитвами опустят (в воду), а потом ездят и ищут. Она (икона) плавает. Вот где остановица икона, значит утопленник около тово места. (На иконе должен быть изображен) Исус Христос или Богородица. Находили. У нас директор школы

потонул – на девятнацаты сутки ево нашли. Вот тоже Василий Иванович сходил вечером к хозяину во двор (в дом утопленника), там спросил, когда и как чёво будет, как натти, а он и сказал: «Рано ищете, найдете на девятнацаты сутки». Он потом ходил в лес. Тожо говорил: «Лесной праведной, скажи нам сущую правду: когда можно встретитца с этим… с таким-то человеком?» А ему из лесу отвечает таким тусклым голосом, ну, лесным, дак..: «Рано ищете, найдете только на девятнацаты сутки».

(Записано от Клочевой A.A., 1920года рождения, село Нокола).

«Лесной? Вот я этово я не знаю, как он говорит, как человек ли – нет. Как не отвечал. Вот у нас опять был – вместе мы гуляли, когда были молодыми, – Мишка Тонков. Он пришол к этому колдуну и говорит: «Дядя Пеша, всё говорят, што ты знаесси с лесным. Дак ты нам покажи, я пойду». А он и говорит: «А ты не испуга – есси?» А он и говорит: «Нет, не испугаюсь. Возьми только, нас возьми в лес», а он и говорит: «Ну хорошо, я возьму вас в лес, только смотри, не испугайся». Он нам потом рассказывал, так ой, страшно: «Только приходи вечером. Уже все люди спят и пойдем в лес». Мы пошли на поляну, пришли, говорит, на поляну, и он всё это идёт и чево-то говорит, говорит, говорит и вдруг остановилси. Сам на меня не поворачиваетца, а говорит: «Смотри, ты видишь, не струсь! И обратно не убегай, што я буду когда говорить». И он начал этова леснова вызывать. На этой поляне появился, говорит, такой колубель, деревины такие, говорит, как не было и раньше, и на нём качаются эти, колубаются, говорит, мужики, а я, говорит, на ноги взглянул, а там копыта, на ногах-то, и они, говорит, качаютцы. Качались, качались, он ему говорит: «Ну смотри дальше!». Вдруг, говорит, идет полк солдат, и всё на ногах копыта. Одне копыта. Не коровьи, а конски. И всё соддаты-те идут всё на меня, на меня. Я, говорит, так испугался, што повернулся и побежал. Дак этот дед-от меня четь не отхрястал: «Ах ты мошенник, ах ты такой- сякой, ты… Я тебе што говорил, штобы ты не трусил, а как мне было от него отвезаццы?! Он же меня, говорит, захлыстал, этими вицами, деревьём. Захлыстал бы, говорит, я еле-еле отбожился и открестился, вышел живой». А дак он такие слова знал, штобы выйти от дешево, штобы выпустил».

(Записано от Заваринои У.Л., 1919 года рождения, село Рягово).

Датировать точно эти былички трудно; а вот иногда попадаются тексты, время появления которых установить куда проще, хотя все основные признаки былички сохраняются.

«Есть Бох, а есть нечистая сила. Вот один старик рассказывал: «Егор, говорит, я пообедал с лешим в Ленинград и в стуловой; пришол мушчина в кожоной тужурке, одеши так хорошо, так хорошо; говорит: мужно к вас сесть. «Садитесь пожалуйста». А помнишь, говорит, ты с Кенозеро? – Да, с Кенозеро, а у вас есть роща? – Да роша была хорошая; прошел ветер и вее сломал… Это, грит, я прошел и всю рощу вашу поломал. «Я, грит, сижу за столом. дак у меня волосы дыбом; а помню, чё надо, с этим говорить так перво слово запомнить; так я как запомнил: «Садись пожалуйста, садись». А, грит, струсил, да выстал из-за стола, дак кепку взял, и уж он потом вышел (я) из-за стола, дак все молитвы, каки знал, так все перечитал».

(Записано от Поповой А.И., 1933года рождения, село Лекшмозеро).

«Вот я к кому вам советую зайти – к Ивану Кузмичу Покучаеву. Оне обей с женой партийные. Он работал инструктором райкома партии в райкоме. И вот им потребовалась квартира там. Квартиры не было. По соседству есть деревня – пустовал один дом. Там жила одна старушка, а она уезжала к дочке и соседке оставила ключ и не велела никого пускать в квартиру. Ну, их с помощью начальства районного поселили в этот дом. Оне мало время жили, потом у их начало чудить в этом доме. Говорит, сядем за стол, только нальет хозяйка супу или чего – грязный вехоть налетает в тарелку. Пойдут на кухню что- нибудь делать – откуда-то полкирпича падает иль чего. И оне решили это дело заявить: что что-то тут такое есть – никого не видим, а кто-то туг ворочаит. Созвали из милиции сотрудника. Он приходит; «Ну что тут у вас делается?» Он только, значит, разделся – ему налетел сырой грязный вехоть по шее. Он все это бросил, сейчас хватается за пистолет и кругом. А дверь-то закрыта, нигде никого нет. Он оделся – и прощай. Они решили заявить прокурору. Прокурор сам пришел… Уселись за стол. Так тожо – полкирпича в тарелку бякнуло с сажей, со всем, дак он только и обедал! До свиданья, говорит, делайте чого хочете. Оне партейны обей. Оне ушли. Та хозяйка, что дала ключи, тому что стребовали, мне, говорит, наказано было никого пускать, и я вам сказала, что не дело

делаете. Хозяйка не велела пускать. Вот такие бывальщины. Никого не видали они».

(Записано от Громова А.А., 1918года рождения, село Кренетово).

Партийность становится «двигателем сюжета» не только в быличках.

«Мужик вот, делала женшчина-та всё, чево там, в положении сделаетсе да и выкинет, а он был партейной, мужик-от, и хоронил, она молодая была-то, у ей два выкидыша было, ли оборт ли сделала. Ко- Ша ей опускать в могилу-ту, у ёво партейный билет был в кормане, в пинжаке. Он всё клонитсе, да партейный-от билет и выпадет к ей в гроб. Там закрыли, не заметили, закрыли, дак всё. Ён потом, партийный билет-ог, надо было итти на собрание, он пришел, да и говорит; «Я потерял и я , говорит, знаю, где потерял. На кладбище упало в могилу». Ну, розрыли, он туды слез, крышку-ту отворотил; а говорит, пришел в церковь-ту и говорит: «Я наделал, говорит, много ipexy». А какой, говорит (священник), грех? – А я, говорит, сошел, а две лягухи сидит на ей. В гроб как забралисе? А ему батюшко и сказал: «Это не лягухи, говорит, сидели, тебе показалисе, это ветъ ейны дити». Это она своих дитей к себе забрала».

(Записаноот Конториной З.И., 1918 года рождения, село Хотеново)

ИЗ АРХИВОВ

Фрида Зарудная

Крестный ход 1921 года

Двенадцатилетняя девочка с пятью младшими братьями и сестрами, старой няней и молодой домработницей оказалась главой семьи: отец, инженер Зарудный, – в Японии, мать, историк по образованию, арестована большевиками в Омске, где семья застряла по дороге к отцу. Девяностолетняя женщина на склоне лет в Бостоне вспоминает во всех деталях и нюансах переживания той десятилетней девочки: редкий случай, когда дальнейший опыт был настолько иным, а память сердца столь ясной и твердой, что ощущения восьмидесятилетней давности сохранились в полной чистоте, без искажений позднейшими наслоениями.

Благодаря этому мы вместе с ней можем вернуться в 1921 год и увидеть все детскими глазами.

Арест 16 февраля 1921 года

Мама пришла поздно, и дети накинулись на нее каждый со своим: и что случилось за день, и жалобы, и рассказы о новых успехах.

Маня принесла подогретый суп и кашу; пока мама ела, она слушала, отвечала на вопросы, утешала, одобряла. Было уже поздно, и маме удалось уговорить всех лечь спать. Ей самой надо было еще приготовиться к завтрашним урокам.

Мама все еще сидела при свече за письменным столом, когда громкий стук в дверь разбудил Маню. Два человека в штатском и в сапогах и трое солдат в шинелях и остроконечных красноармейских шапках с ручными фонарями в руках быстро вошли и безо всяких объяснений начали шарить по комнатам, растаскивая мебель, будя детей, заглядывая в углы. Кто-то зажег керосиновую лампу. Маня и няня закутали в одеяла испуганных детей и бледные от волнения сидели на кроватях. Мама совершенно спокойно отвечала на все вопросы. По-видимому, пришедших интересовал больше всего ее письменный стоп, стоявший вплотную к моей кровати. Человек в штатском вытаскивал ящики и высыпал содержимое на стол, на котором росла куча бумаг, писем, маминых записей и фотографий. Он вырывал карточки из альбомов, тех старинных с красивыми переплетами и овальными вырезами для фотографий.

Я вспомнила, что мама как-то показала мне фотографию человека, которого она однажды спрятала в подвале во время обыска. Мама тогда сказала: «Я не должна хранить эту карточку, но так жалко ее уничтожать, ведь я не знаю, удалось ли ему спастись». Я напрягала зрение, чтобы различить лица на фотографиях, – я увидела ее!

Человек в штатском, покончив с письменным столом, вышел в другую комнату с мамой. Перед столом остался один из солдат. Он стоял спиною ко мне. Я могла бы протянуть руку и выхватить эту карточку из кучи. А если солдат заметит? Ведь это нельзя сделать совсем бесшумно! Тогда я привлеку его внимание именно к этой карточке. А так, может быть, они не заметят ее в такой куче. Страх парализовал меня. Но в следующую минуту человек в штатском вернулся и стал ссыпать в мешок все бумаги со стола…

Вошла мама, одетая в шубу: «Я должна пойти с ними. Пока…» Она поцеловала меня, но я выскочила из постели и пошла за нею к выходу. Все дети, Маня и няня стояли там. Мама поцеловала каждого и, обратясь к Мане, сказала: «Я не знаю, когда я вернусь, береги детей и постарайся связаться с их отцом». Потом, повернувшись ко мне: «Люби и помогай брату и сестрам! Помни, что ты старшая…» Солдат открыл дверь, и все они вместе с мамой вышли в холодную ночь.

<