Знание-сила, 2001 №03
Шрифт:
По мнению участвовавших в обсуждении доклада, сразу отвергать гипотезу Х.Х. Киффера не следует, хотя она и нуждается в дальнейшей проверке.
Что только ни подделывали в средние века! В большом количестве, например, подделывались реликвии.
Стараться было ради чего. Монастыри, в чьих стенах лежали останки мучеников или святых, пользовались почетом. Миряне толпами стекались сюда, думая обрести исцеление возле чудотворных мощей. «Огромная толпа народа собралась близ могилы святого Ницетия, как рой пчел. Одни хватали кусочки воска, другие – немножко пыли, некоторые вытягивали несколько нитей из покрывала на могиле или стебельки травы, принесенные богомольцами
Особенно падки на это были монахи-бенедиктинцы из Сен-Эммерамского монастыря. Медиевист из Регенсбурга Франц Фукс поведал недавно об одной из таких проделок. Около 1050 года в умах монахов созрел дерзкий план. Они заявили, что святой Дионисий погребен в стенах их монастыря.
Заявление было весьма скандальным. Ведь Дионисий, или Дени считался покровителем Парижа. Еще в конце V века здесь была воздвигнута знаменитая церковь Сен-Дени. Там и упокоился прах Дионисия, первого известного нам епископа Парижского, а также его сподвижников Рустика и Элевтера. Уже в VI веке эта церковь становится важным религиозным центром, а в 639 году здесь, подле Дионисия, был погребен меровингский король Дагобер, правивший с 629 по 639 год. Незадолго до своей смерти он приказал перенести мощи святого и двух его сподвижников в роскошную раку, изготовление которой было поручено королевскому другу, чеканщику денег и ювелиру Элуа. При короле Пипине Коротком (751 – 768 годы} церковь начали перестраивать (работы завершились лишь в 775 году). Теперь над круговым склепом, где помещались могилы святых, поднималась, опираясь на сотню колонн, базилика длиной 63, а шириной 22,5 метра.
И вот на этот освященный временем авторитет замахнулись монахи-бенедиктинцы. Они презрели и сотню колонн, и роскошную раку, и двух сподвижников, охранявших сон покровителя Парижа, – ушлые монахи похитили чудотворца и мощи его перевезли к себе. Нет, они не врывались в церковь Сен-Дени с ломом, киркой и лопатой, не грабили, не оскверняли покой усопшего. Все это они проделали на бумаге – «она все стерпит». Свои доводы они тщательно сфабриковали: подделали грамоты, высекли надписи на камне и отослали нужные документы, датированные задним… не числом, а веком, в Ватикан, чтобы там вняли их притязаниям. И все же, как ни ловки были писцы, отнять святыню у парижан не удалось. На этот раз ни один документ не заставил людей поверить в то, что в прославленном склепе таилась лишь пустота.
Однако чаще всего «покушение на прошлое» приносило успех. Так, в 1164 году останки трех библейских волхвов прибыли в Кельн, и подлинность их была «подтверждена документом». В Турине обнаружился портрет Мадонны, принадлежавший кисти самого Луки, автора одного из Евангелий. Сплошь и рядом монастыри и аббатства обретали то скрижали Моисея, то обломки Ноева ковчега, то перья, непочтительно выдранные из крыл архангела Гавриила.
Впрочем, эти нехитрые попытки привлечь паломников и тем умножить доходы обители меркнут на фоне самой знаменитой подделки средневековья. Речь идет о «Константинове даре», подложной грамоте VIII века, происхождение которой не ясно по сей день. Согласно ей, римский император Константин, перенеся столицу империи в Византии, даровал римскому епископу все западные провинции, в том числе и Италию. Церковь получила разом более двух миллионов квадратных километров земли. Теперь римский папа мог притязать на верховную власть во всем западном мире. Эта поддельная грамота породила долгие распри между папами и правителями Священной Римской империи, не утихавшие в течение столетий.
Императоры не раз оспаривали верховенство у пап, то являя жестокость, то выказывая беспомощность, но никто из них так и не удосужился проверить подлинность «Константинова дара».
Лишь в 1440 году Лоренцо Валла пишет знаменитое «Рассуждение о подложности так называемой Дарственной грамоты Константина». Свои доводы он подкрепил
Однако прошло еще несколько веков, пока 11 ноября 1964 года папа Павел VI наконец не отказался от тиары – символа светской власти, порожденного трудами неведомых монахов-фальсификаторов.
Андрей Трофимов
В деревню за сказками
Зачем и почему я впервые пять лет назад поехал в фольклорную экспедицию – мне и до сих лор не ясно; но так или иначе – поехал. Фольклорная и экспедиционная традиции с тех пор не изменились, как и руководитель из года в год все тот же: Андрей Борисович Мороз, но именно первую свою поездку я почему-то запомнил ярче, чем десятую.
Это когда-то в экспедиции за фольклором отправлялись все, кому не лень: каждый педагогический институт, а их в стране великое множество, посылал свою, да и университетские филологи, говорят, ездили всем курсом, по 120 человек.
Теперь все бывшие «педы» стали университетами, но в фольклорные экспедиции не ездят – денег нет. И в Москве лишь несколько групп ездят, немногочисленные группы.
Пройдя некоторый курс подготовки, я и еше двенадцать участников погрузились в поезд Москва-Архангельск, чтобы выйти на станции с труднозапоминаемым звучным именем Няндома (хотя теперь оно у меня так же отскакивает от зубов, как и название магазина на вокзальной площади этого города – «Няндомочка»). Оттуда на автобусе добрались до города Каргополя. В автобусе шел дождь (буквально), поскольку крыша была не в состоянии противостоять стихии. Кое-кого спас зонтик, взятый из Москвы. Остальным было смешно, но сыро.
В Каргополе, посетив достопримечательности этого древнего города (на год старше Москвы – его жители этим очень гордятся): соборную площадь, музей и пивной ларек, мы опять сели в автобус и поехали уже совсем неизвестно куда. Выяснилось, что в село Архангело на реке Онеге; на карте его нет, поскольку «по-письменному» оно называется Шелоховская. Там нас поселили в трехкомнатную квартиру на первом этаже двухэтажного барака («колхозного дома»). Пахло плесенью, сыростью, пылью и туалетом.
Двухэтажный барак в деревне-зрелище ужасное. Эю некое подобие городского дома, населяют которое деревенские жители. Обстановка и уклад совершенно деревенские – в квартире хранятся вещи, которые должны находиться в сарае, хорошо хоть для скотины построен хлев во дворе. Жить в квартире люди не умеют и не хотят, стремятся переселиться в свой дом. Так вот и образовалась эта колхозная гостиница.
Вечером, создав из этого помещения подобие жилья, начали распределять программы-анкеты. Их было 21; соответственно, на каждого пришлось по 1-2 штуки. Темы анкет довольно конкретные: свадебные, родильные, похоронные, календарные обряды, скотоводство, народные представления о метеорологии, растениях, животных, аграрные обряды. Зато была программа, которая называлась (и называется) «Фольклор»: имеется в виду то, что принято называть «устным народным поэтическим творчеством» – сказки, легенды, тосты. Эго довольно характерная иллюстрация давнего, еше шестидесятых годов спора между фольклористами относительно термина «фольклор»: называть ли так именно «устное народное…» или все проявления традиционной культуры (то есть и фольклорные тексты, и этнографические данные, и диалект). Для простоты у нас была принята первая точка зрения, хотя концепция наша больше соответствует второй.
Теперь в экспедиции ездят каждый за своим: изучаешь деревенские игры – и спрашиваешь исключительно про игры. Наша экспедиция действует иначе: мы пишем все подряд, стараясь зафиксировать как можно больше фактов традиционной культуры – и собственно фольклорные тексты, и этнографические детали, описания обрядов, приметы, традиционный этикет, устные рассказы об исторических событиях. Пять лет подряд мы задаем одни и те же вопросы – по всем программам их набирается около шестисот – в разных селах одного региона, Каргополья. Потом на кафедре фольклора в Российском государственном гуманитарном университете разбираем эти записи.