Знают истину танки !

Солженицын Александр Исаевич

Все смотрят сюда, на

гражданина надзирателя. Это он кричал. Здоровый, черночубый, и лицо угольное, в угрях. Рядом с ним — Возгряков, низенький заключенный с подслеповатым испорченным глазом и покатым лбом питекантропа. Тряся пальцем, он тянет гнусаво:

— Я давно-о говорю, гражданин начальник, — эту бандуру в печке истопить. Не положено здесь музыкальных инструментов!

Но надзиратель не ведет головой:

— Внимание, заключенные! Прослушайте судебное постановление! Он поднимает бумагу (чуть краешком она становится

видна в низу экрана) и мрачно веско читает нам:

…Военный Трибунал Особого Равнинного лагеря МВД СССР, рассмотрев дело по обвинению…

И опять по экрану проплывают вагонки с заключенными — те же вагонки и те же заключенные, которые уже прошли перед нами раз. Но теперь они не читают, не играют, не лежат, не спят- они приподнялись, переклонились, неудобно замерли, слушают:

…заключенных 4-го ОЛПа Равнинного лагеря МВД Таруниной Марии, 1925 года рождения, прежде осужденной к десяти годам по статье 58-один-А и Скоробогатовой Светланы, 1927 года рождения, прежде осужденной к десяти годам, по статье 58-десять…

Загнанные, с исподлобным страхом. И ко всему притерпевшиеся равнодушно. И облегченные, что приговор — не им. И затаив дыхание. Пряча гнев. И не пряча его. Со страданием. С ненавистью.

Бандурист слушает — как будто все это слышал еще от дедов. Дивчина с ведрами кажется испуганной? или удивленной?

…в том, что они уклонялись от честного отбытия срока заключения и вели у себя в бригаде и в бараке разлагающие антисоветские разговоры…

Мы и раньше видели этого сурового арестанта Т-120: поджав ноги, он мирно играл в шахматы на нижней койке. Сейчас нет его партнера. И сам он не смотрит на шахматы: он впился, слушая. У него тот украинский тип лица, который бывает от примеси, должно быть, турецкой крови: брови — черные мохнатые щетки, нос — ятаган.

…нашел упомянутых заключенных виновными в предъявленных обвинениях и приговорил…

Рядом с Т-120 приподнялся, взялся за косую перекладину вагонки и как бы повис весь вперед — Володя Федотов. Каждое слово приговора прожигает его.

…Тарунину Марию, 1925 года рождения, и Скоробогатову Светлану, 1927 года, — к двадцати пяти годам Особых лагерей!

ВЕСЬ КАДР КОСО ПЕРЕДЁРНУЛСЯ.

И опять — подслеповатый зэк, слушающий преданно, и надзиратель. Кончил читать. Опускает бумагу. Смотрит на барак:

— Ясно?

О, молчание! Какое молчание!..

Вдруг в глубине возникает маленький рисунок дивчины с бандуры и

всплеск музыки!

…вихрем проносится на нас, захватывая полэкрана, — потрясенная! с закушенными губами!

И — нет ее. Надзиратель небрежно, утлом рта:

— Выходи на проверку!

И повернулся, уходит. Подслеповатый Возгряков кричит, тряся над головой фанерной дощечкой:

— На проверку! Бригадиры! Выводите народ на проверку!

Тот угол барака, где шахматист горбоносый и Федотов. Федотов не в себе:

— Друзья! Девчонок, не видевших жизни! За

стеной! Здесь! А мы все терпим? Политический лагерь, да? Гай!

Гай (это Т-120) еще смотрел туда, откуда читали. Ждал, что еще не все прочли?.. Вдруг резким взмахом ударяет по шахматам, фигуры разлетаются.

— Не то, что — девчонок! А ты задумайся…

Ярость! Извив ищущей мысли пробивается через его лоб:

…Ведь их не случайно взяли — их п р о д а л и! ведь это кто-то каждый день…

чуть пристукивает согнутым пальцем

…закладывает души наши! Ведь это кто-то стучит, стучит…

ЗАТЕМНЕНИЕ.

ясные удары: тут-тук. Тук-тук. голос:

— Можно.

ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.

В маленькой голой комнатке с обрешеченным окном сидит за голым столом надзиратель, читавший приговор. К столу подходит Возгряков и кладет перед надзирателем маленькую мятую бумажку:

— Вот, гражданин начальник, списочек: у кого ножи есть. Трое их. Потом вот этот завтра на развод понесет письмо, чтоб на объекте через вольного передать. На живот положит, под нижней рубашкой ищите. А еще один — у него я подметил бумагу в зеленую клетку, на которой было написано воззвание. Надо завтра изъять — не та ли самая бумага?

Надзиратель просмотрел списочек:

— Здорово. Этого гада с зеленой бумагой надо размотать. А ножи большие?

— Не, вот такие, сало резать.

— Ну, все равно посадим. Деловой ты у меня старший барака, Возгряков. С тобой можно работать. Кем ты был до ареста, а?

Подслеповатый Возгряков усмехается, отворачивается от надзирателя в нашу сторону. Глубоко вздыхает. По ничтожному лицу его с постоянно слезящимся больным глазом проходит отблеск величия.

— Я был…

Садится на скамью как равный.

…страшно сказать, какой большой человек!

КРУПНО.

Его лицо, искаженное многими годами лагеря, меж губ сильно прореженные зубы.

…Я в ГПУ был, по нынешнему счету, — полковник. Меня Менжинский знал, меня Петере любил… Сюда меня Ягода за собой потащил. И вот гноят шестнадцать лет… Не верит мне Лаврентий Павлович… Не верит!..

ШТОРКА.

Кабинет попросторнее. Обставлен хорошо. У окна (свободного от решетки) — вазон с раскидистой агавой. За письменным столом в свете настольной лампы — старший лейтенант. Близко к нам — спина сидящего заключенного. Он говорит с грузинским акцентом:

— А Федотов на днях прямо призывал к сопротивлению! Кричал: девчонок рядом засуживают — зачем терпим?

Видим говорящего спереди, узнаем, что он был близ Федотова в бараке. Сидит независимо, свободно жестикулирует. Он высок, строен и щеголь: подстрижены височки, выхолены брови.

…И ваабшще настроение Федотова — крайне антисоветское.

голос:

— А Мантрова?

— Мантров — хитрый, никогда не говорит. А Федотов — открыто.

тот же голос:

— Ну, например. Ну, еще конкретное высказывание Федотова.