Зодчий
Шрифт:
Арбы устада Кавама и устада Табризи и Худододбек, гарцевавший впереди, уже давно проехали ущелье и исчезли из виду. Любил Худододбек покрасоваться и, конечно, прибыть на место первым. И тут трое всадников в красных халатах, давно уже ехавшие позади арбы зодчего, вдруг пришпорили своих коней и промчались вперед. И зодчий и Зульфикар давно заметили их и все дивились: чего ради они плетутся за их арбой? А теперь, когда всадники обогнали их, они успокоились. Ведь нынче праздник. И едут сюда все: и состоятельные семьи, и вельможи,
Глава ХVI
Праздник весны
Ближе к вечеру три арбы, вышедшие на рассвете одна за другой из города, прибыли к подножию Кухи-сиёха на место народного гулянья. Зульфикар и Заврак спешились на поляне у самой реки, бушевавшей среди огромных камней у подножия горы. Невдалеке от того места, где остановились устад Кавам и мавляна Табризи, они в сторонке начали сооружать шатер прямо на траве. Ученики устада Кавама, шагах в ста от них, занимались тем же, а Худододбек стоял рядом со своим конем, важный словно индюк.
Вместе с Зульфикаром и Завраком хлопотала и Бадия, но Худододбек даже не глядел в их сторону. «Видать, взяли какого-то мальчишку, чтобы помог построить шатер», — подумал он. Но вдруг его словно чем-то ударило, он обернулся и пристально поглядел на Бадию. Подошел поближе. Бадия исподлобья посмотрела на него. Худододбек зашагал прочь с таким видом, будто гордость не позволяет ему торчать у чужого шатра.
«Эх ты, храбрец, — подумала Бадия. — Ну ладно, уж проучу я этого жениха!»
Зульфикар тоже оглянулся на Худододбека, который в горделивой позе стоял поодаль, там, где натягивали шатер ученики его отца, и перевел взгляд на Бадию. От девушки не ускользнул насмешливый огонек, мелькнувший в глазах Зульфикара, но она бровью не повела и продолжала заниматься своим делом, словно ничего не произошло. Впрочем, в наступивших сумерках уже трудно было разглядеть ее лицо.
Но не прошло и получаса, как Бадия, вдруг, кивнув на Худододбека, обратилась к Зульфикару:
— Посмотрите-ке, господин Шаши, застыл словно суслик, завидевший ястреба.
— Это вы о ком, госпожа? — спросил Зульфикар, испугавшись, что она намекает на Заврака, стоявшего рядом с ним.
— О сыночке преподобного устада Кавама.
— Да что вы, он держится прямо, и фигура у него ладная.
— Да, конечно, держится он прямо. И фигура мощная, но, как говорится в народе, фигура-дура. Ха-ха-ха…
Зульфикар промолчал.
— Стало быть, так он и будет торчать здесь весь вечер без дела и без толку, лишь бы все его фигурой могли вдосталь налюбоваться?
— Ну что вы такое говорите, госпожа, — прервал ее Заврак. По праву давно живущего в доме зодчего Заврак позволял себе иной раз пожурить молодую девушку. Недаром сам зодчий относился к Завраку с доверием, как к родному сыну. — Если вы скажете еще хоть одно дурное слово о семье господина Кавама, я непременно пожалуюсь вашей уважаемой матушке.
— А
Заврак хмуро взглянул на Зульфикара, как бы говоря: «Это ты, мол, виноват. Не пристало говорить о женихе недостойные слова!»
— Так уж вы никого и ничего не боитесь, госпожа?
— Никого и ничего. Даже в священных книгах говорится, что мужчины и женщины равны. Чего же ради вы посягаете на это равенство? — со смехом воскликнула она. — Я ведь все равно за вас не пойду.
Заврак побледнел и пугливо оглянулся. Не дай бог, услышит эти слова зодчий, не поздоровится тогда ему, это уж точно.
— О господи! Вы просто лишились рассудка, госпожа.
И он снова хмуро поглядел на Зульфикара.
— Ошибаетесь, я в своем уме.
— Вам бы следовало родиться мальчишкой.
— Как я об этом мечтала, Нишапури! Как мне этого хотелось. Я ведь знаю, вы человек не плохой, да и я не сделала вам ничего дурного. Но если вы вспомните старые свои проделки и вновь наябедничаете на меня отцу, тогда пощады ждите. Помните, как вы уже раз наябедничали брату и он меня ударил? Если бы тогда не вмешалась мама и не объяснила бы, что девочек бить нельзя, а то они будут несчастливыми в замужестве…
— Неужели вы до сих пор не забыли?
— Как видите, не забыла.
— Тогда прошу вас, будьте осторожны, не говорите лишнего.
— А вы, очевидно, воображаете, что вы мой па почка?
— Ну и поступайте как знаете, я ничего не вижу и не слышу.
— А вы и так ничего не увидите.
Все трое дружно расхохотались. Этот веселый смех долетел до слуха и устада Кавама, и устада Табризи, и зодчего Бухари, и женщин, находившихся поодаль. Не говоря уже о Худододбеке. Все оглянулись и смотрели на развеселившихся юношей.
— Друзья мои, — начала Бадия, подняв голову от колышка, который забивала в землю, — забудем прошлое. Старший среди нас — Зульфикар Шаши, затем вы, Нишапури, а я только третья. И между нами должен царить мир. Запомните, я — сын Наджмеддина Бухари. Я мальчик, слышите, мальчик! Завтра начнется праздник. С самого рассвета. И не будем огорчать друг друга. Ни за что не будем. А если кто раскроет нашу тайну, значит, тот — предатель.
— Ау нас и нет никакой тайны, госпожа, — улыбнулся Заврак. — Все тайны у вас… Ладно. Ежели мы раскроем вашу тайну, то будем предателями.
— Договорились, — радостно отозвалась Бадия. Нынче ей было как-то особенно хорошо и весело, хотелось сделать что-то необыкновенное, необычное, даже, пожалуй, совершить подвиг.
— Ну и озорница, — шепнул Заврак Зульфикару. — Если зодчий не выдаст ее в ближайшее время, наплачемся мы еще от нее. Никогда не видел еще таких бесстрашных и озорных девушек. О господи! А умна-то как. Но вся загвоздка в том, что устад сначала должен женить сына. А пока не женит, ни за что не выдаст ее замуж. Да и любит он ее, озорницу, больше, чем Низамеддина.