Зодчий

Мирсаидов Мирмухсин

— За этой цепью гор, — серьезно ответил Зульфикар, — идут еще очень высокие горы, и есть там город Карах. А за ними туркестанская горная цепь, а еще дальше река Мургаб и пески. Потом Самарканд, а за ним благословенная Бухара.

— Разве Бухара тоже в той стороне?

— Да, к северу отсюда.

— А вы очень скучаете по дому?

— Скучал первое время…

— А теперь?

— Теперь привык.

При этих словах Зульфикар с опаской покосился на Заврака. Как хотелось ему сказать, что любовь к дочери зодчего сильнее его тоски по родине, что город, дом, в котором она живет, дороже для него всего на свете. Кто знает, быть

может, Бадия угадала его мысли, потому что больше вопросов не задавала, только печально поглядела в лицо Зульфикара и быстро опустила глаза. Она снова забыла, что здесь она считается мальчиком, юношей, а поступает совсем по-женски.

— Господи! — воскликнула Бадия после короткого молчания. — Когда же начнется праздник?

— Да уже начался…

— Оставьте вечные свои шутки, Нишапури! Где базар? Скачки? Состязания? Борьба? Где вожаки с медведями? А где, наконец, кондитеры? Ведь говорили же, что здесь будут горы сладостей и ревеня.

— Не торопитесь, братец, все будет, — заверил Заврак.

— Говорили также, что здесь где-то в пещере живет святой. А не совершить ли нам паломничество?

— Я тоже слыхал о святом, — сказал Заврак, ставя кувшин у шалаша. — Но, очевидно, к этой пещере мы пойдем все вместе. Матушка Масума прихватила с собой пожертвования. Я сам клал на арбу целый узел. Быть может, и устад Кавам и господин Табризи тоже выразят желание поклониться святому…

— Я тоже так думаю, — подтвердил Зульфикар.

— Нет! — вдруг упрямо нахмурилась Бадия. — Не желаю я идти с господами чалмоносцами. Для чего мы приехали сюда? На праздник или для того, чтобы почтительно склонять головы перед этими знатными господами? Мы ведь не в соборной мечети Джаме.

— Верно, — улыбнулся Зульфикар. — Я согласен.

— А вы? — Бадия кинула быстрый взгляд на Заврака.

— И я согласен.

— Достаточно того, что мы в городе изнываем в беспрерывной духоте и скуке.

— О господи, вы только посмотрите на эту «изнывающую в духоте», — заметил Заврак. — Послушайте, милый юноша, остыньте-ка лучше немного.

Бадия рассмеялась. И Зульфикар за ней, хотя ему и не очень понравилось это фамильярное обращение «милый юноша».

— Ладно, друзья, бросим этих важных господ. Пойдем без них.

— А Худододбек? Пусть и он с нами идет, — предложил Заврак.

— Это уж и вовсе ни к чему, — Бадия, вспыхнув, взглянула на Зульфикара. — Пусть идет со своим папочкой. Нечего ему делать с нами, ведь всем известно — куда ни ступит его нога, все вокруг леденеет. Не люблю высокомерных. Терпеть не могу. А мне сегодня хочется на гнедом поскакать, пусть и он порезвится…

— Кажется, вы и нас решили заставить попотеть, не только своего гнедого.

— Вполне возможно, что вы еще побегаете с высунутым языком за моим гнедым.

— Что же, и побегаю, да боюсь, как бы этот мой высунутый язык не навлек на меня беду.

— И правильно, бойтесь. Но не горюйте, стоит человеку лишиться головы, и он сразу избавляется от всех хлопот и забот!

— О чем это вы, юноша? Вы меня так запугали, что я и близко к вам не подойду. У меня и в городе дел хватает, вовсе не обязательно было мне ехать на это гулянье. Остался бы я, глупый, в городе и послал бы вместо себя Гавваса.

— Ну вот, вы сразу и на попятную, — проговорила Бадия серьезно, украдкой взглянув на Зульфикара. — Пойду спрошу разрешения у мамы, и отправимся к святому.

— Но сначала недурно бы позавтракать, — возразил

Заврак. — Я так голоден, что готов вместе с вашим гнедым жевать сено.

— Вы, господин Нишапури, даже на таком празднике, даже в присутствии дочери вашего учителя только о еде и думаете, только и заботитесь что о своем чреве.

— Во-первых, вы не дочь, а сын моего учителя, во-вторых, вы не Зулейха, а я не Юсуф, [19] так что нам нечего церемониться друг перед другом. А в-третьих, всем этим умным речам я предпочел бы сейчас добрый кусок хлеба.

19

Зулейха и Юсуф — герои библейского сказания о влюбленных.

— Ай да Нишапури! Ладно, идемте завтракать.

Глава XVII

Святой, обитающий в пещере

Масума-бека уступила после настоятельных просьб дочери и, оставив мужа с друзьями, отправилась к подножию горы Кухисиёх, к святому. Бадия пожелала сама нести поднос с приготовленными для святого слоеными лепешками. Пещера находилась примерно в двух фарсангах от того места, где стояли шатры, и была хорошо видна из долины. Женщин сопровождали Заврак и Зульфикар. Присоединился к ним и Худододбек. Откуда только взялась эта несвойственная ему скромность и почтительность — сын Кавама был любезен с Масумой-бека и вежлив с Зульфнкаром и Завраком.

— Воистину чудо! — сказал Худододбек, насмешливо улыбаясь Бадие и оглядев ее с ног до головы. — Поздравляю!

— А ведь я ходила молить Амира Давуда Барласа, чтобы он вместе с братом взял меня на войну защищать наше отечество. Но он отказал, — отрезала Бадия.

— Весьма похвально, — промямлил Худододбек сдав, ленным голосом. Настроение у него сразу испортилось, и он как-то сник. — Ваша отвага и мужество, — продолжал он, стараясь замять неприятный для его самолюбия разговор, — достойны всяческого восхищения.

Война тоже имеет свою прелесть… Со всех сторон собирается множество людей, шутят, рассказывают разные интересные истории, делятся всем, что есть…

— А знаете, я слыхала, что, когда со славой вернутся наши храбрецы с войны, начнут сечь головы тем, кто уклонялся от бранных дел, — отрезала Бадия. — Слыхала я это от людей, близких ко двору. И помнится, еще подумала, не достаточно ли голов, отсеченных на войне! Было бы весьма прискорбно, если бы еще и здесь начали рубить головы.

— Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь приятном, — мягко прервала дочку Масума-бека. — Война, слава богу, кончилась. Мирза Мухаммад Тарагай и славный Амир Давуд Барлас возвращаются. Если господь будет к нам благосклонен, скоро приедет и сыночек мой Низамеддин.

Желая хоть как-нибудь утешить пристыженного Худододбека, добросердечный Заврак, хоть и слыл насмешником, обратился к юноше.

— Послушайте, бек, вы часто бываете у Пули Малана и Герируда. Ваш отец, говорят, возглавил перестройку моста?

— Да, — оживился Худододбек, — а я ему помогаю, присматриваю за работами.

Однако голос его прозвучал глухо, словно сорванные струны. На самом-то деле он ходил к мосту; но вовсе не на строительство, а на петушиные бои.

Получив «оплеуху» от Бадии, Худододбек совсем притих. Он шел слева, слегка поотстав от Заврака.