Золотая бабушка
Шрифт:
— То есть как придумали?
У Кислого было много причуд. И одна из них — регулярно ходить в спортзал, что он делал на протяжении многих лет. Его не интересовали накаченные мышцы, рельефный торс и вот это: «в здоровом теле — здоровый дух». Он ходил в спортзал, потому что так проще работать: месить глину, тягать гипсовые формы, переносить скульптуры. В итоге, он выглядел почти как терминатор, несмотря на годы. Толику было не по себе. Он судорожно думал, как объяснить ситуацию, но не придумал ничего лучше, чем убежать. Кислый побежал за ним. Кстати, больше всего из спортивных занятий Кислый любил именно бег.
Услышав переполох, Любовь Михална решила разобраться в ситуации.
Любовь Михална вышла из комнаты. Голова сильно закружилась, а в глазах потемнело. На секунду ей почудилось, что она не может дышать, а после — только тишина. Женщина упала плашмя прямо в коридоре. Это было настоящее чудо, что Витася, забыв наш уговор, вернулся домой. Он немедленно вызвал скорую и старался привести Любовь Михалну в чувства, но она не подавала признаков жизни.
Глава 17. Когда смерть постучалась в твою дверь
Перед палатой, где лежала Любовь Михална, сидели четверо: Толик, Витася, я и Кислый. Мы напряжённо молчали, даже не думая разбавлять больничную тишину. Впрочем, я немного лукавлю. Не было никакой тишины. Медсёстры носились туда-сюда. Бабки бегали за ними — только и слышался звук шуршащих пакетов и шаркающих тапок. Кто-то хрипел, кто-то громко говорил, кто злобно причитал.
Но для нас четверых все звуки затихли — осталась лишь давящая тишина. Мы смотрели на дверь палаты с тоской. Врач, хмурый мужчина средних лет, сейчас находился внутри. Он строго настрого запретил нам заходить. Сказал, что бабушку давно уже нужно было прооперировать. Сейчас же случай настолько запущен, что он не может гарантировать ей выздоровление. Медик не говорил прямо, но намекал на то, что смерть Любови Михалны почти неизбежна.
Я тяжело переваривала эту информацию. Меня мучило чувство вины. Как мы могли не заметить, что Любовь Михална медленно умирала? Мы проводили вместе почти каждый день, мы были ближе всех. Ни я, ни Толик, ни Витася — никто из нас не спрашивал о её ногах. Болят и болят. Старость. Я и предположить не могла, что всё обернётся вот так. Судя по выражению на лице Толика, он думал ровно о том же.
А вот Кислый предался воспоминаниям. Но его терзали мысли не о далёком прошлом. Перед глазами проплывали все случайные встречи и мимолётные разговоры, которые произошли между ним и Любой… Хотя даже не Любой, а Любовью Михалной. И вновь она оказалась права. Теперь они были друг другу совершенно чужие люди. Но в душе Кислый так и не смог этого принять. Или некоторые «чужие» оказываются ближе «своих»? И как же тогда разделить людей. Как же тогда понять, кто «твой»?
Из палаты вышел врач — мы подскочили, ожидая благих вестей, словно он мог одним своим словом вылечить больные ноги Любови Михалны.
— Я не хотел лишнего стресса для пациентки, но выбора не остаётся, — он тяжело вздохнул. — Уговорите вашу бабушку на операцию чего бы это ни стоило. Вы родственникам позвонили?
— Да, — кивнул Толик, который и нашёл номер сына Любови Михалны в её записной книжке. — Обещали приехать первым «Сапсаном».
— Они могут дать разрешение на операцию, если состояние пациентки ухудшится. Но хорошо бы прооперировать как можно скорее. Прямо сейчас. Поэтому постарайтесь уговорить, если вам дорога её жизнь.
Врач похлопал Толика по спине и скрылся. Стоило зайти в палату, но парень побледнел и не мог унять дрожь в коленях. Толику стало по-настоящему страшно от того, что он может потерять ещё и Любовь Михалну.
Любовь Михална даже не повернулась в нашу сторону. Вся бледная и потрёпанная она смотрела в окно и прощалась с деревьями, с землёй, с домами, с небом. Кислый сел на стул рядом с кроватью и тоже принялся глядеть на качающиеся листочки. Женщина зажмурилась, надеясь так выдержать слова скульптора, но он ничего не произнёс. Первым заговорил Толик:
— Любовь Михална, почему вы молчали о своей болезни?
Она ничего не ответила, продолжая держать глаза закрытыми, сильно нахмурив брови. Если бы это было возможно, то Любовь Михална умерла бы прямо сейчас, чтобы избежать этих разговоров и потерянных взглядов.
— Молодые люди, — сказал Кислый, — в сон клонит. А купите кофейку, — он достал свой кожаный оливковый кошелёк и вытащил пять тысяч. — На всех. Только обязательно из моей любимой кофейни. Остальной кофе дрянной. Разучились в Петербурге делать добротный. Оля, покажи мальчикам дорогу.
— Но… — я растерялась, — кофейня же на Ваське.
— Да, — согласился Кислый, — идите все вместе, чтобы не скучно было. Вперёд, — он смотрел на нас так, что сложно было возразить. Я потащила ребят с собой. Судя по тому, как невозмутим был Витася, ему ход мыслей Кислого пришёлся по душе.
Когда старики остались вдвоём, Любовь Михална тяжело выдохнула и благодарно взглянула на скульптора. Ей совсем не хотелось сейчас объясняться с «почтивнуками», потому что она и не знала, какие подобрать слова. Не скажешь ведь молодым о желании покончить с собой: они впечатлительные и эмоциональные. Таким тяжело понять тех, кто уже протягивает руку, чтобы поздороваться со старухой Смертью. А Кислый понял — Любовь Михална была в этом уверена. Может, потому что он тоже близок к концу пути. А может, они просто понимали друг друга без слов.
Сейчас пожилая женщина, которая скрывала всё девичье глубоко в душе, так хотела разрыдаться на плече Кислого. Он заставлял её испытывать трепет и восхищаться им даже спустя столько лет. Её вынуждали быть сильной все. Старшая, мудрая, несгибаемая. И только он ласково улыбался, когда она отвешивала ему миллиард колкостей. Только он смотрел по-доброму, когда строила из себя всезнайку. Проявил заботу и в этот момент: не ехидничал, не ворчал, не осуждал, а сделал то, что было сейчас так необходимо. Любовь Михална чувствовала, что Кислый видел в ней не воина, а женщину. Всё её своенравие в миг превратилось в покорность.
— Я любила мужа, — призналась она. — И когда он умер, вместе с ним умерла и я. Вся моя жизнь вдруг сократилась до ожидания смерти. И когда я дошла наконец-то до этой точки — я колеблюсь.
— Не буду говорить, что понимаю тебя. У меня не умирала жена… — задумчиво произнёс скульптор. — Ты была права, когда говорила, что мы с тобой незнакомы, — Кислый перевёл взгляд на свою юношескую любовь. — У моей Любы не было мужа. И уж она бы так не сказала точно, — он ностальгически ухмыльнулся. — Моей Любы более не существует. Моя Люба переехала, вышла замуж за другого, родила детей. Можно сказать, она уже умерла. — Он выждал паузу, а после сказал очень серьёзно. — Но мне очень нравится Любовь Михална. Она смелая, забавная, талантливая, умная, добрая, красивая. Я хотел бы узнать её поближе. И я не хотел бы, чтобы и она умерла, как моя первая любовь. Ведь… Как знать, может, ей понравится тот Кислый, который есть сейчас. Что если она найдёт общение со мной… Приятным.