Золотая гора
Шрифт:
"Она простит непременно!" - кричал в его мозгу голос Лео.
Кого простит? За что? Шустряк бросился к выходу. Больно ударился о дверь. Протянул руку и не смог нащупать ручку. Не сразу понял, что Лео ниже ростом и привык смотреть на вещи с другого уровня.
Спотыкаясь, бежал Шустряк по коридорам. Мир двоился. Каждый поворот приходилось вспоминать усилием воли, перед каждой дверью его охватывал страх, что он не знает кода, но пальцы сами набирали нужную комбинацию. Выскочив из здания мены, Шустряк чуть было не побежал к остановке баса, но вовремя спохватился и свернул к стоянке меновских аэро. И хотя
Через минуту серый аэро с золотой эмблемой мены рванулся в яркое июньское небо и понесся над огородами. Разумеется, внутренне Шустряк понимал, что спешит совершенно зря, что от спешки уже ничего не зависит. Но не мог совладать с энергией Леонардо, внутренняя лихорадка его сжигала. Шустряк опустил аэро метрах в двухстах от Белой усадьбы, безошибочно нашел нужное место, спрыгнул на землю. Если бы он глянул на себя со стороны, то увидел бы обычного огородника, у которого чернушники похитили близкого: волосы растрепаны, глаза красны, гримаса растерянности и боли на лице. Так выглядят все, кто появляется в этом месте на этой дороге, где их встречает ребенок. Но кто знает - может, мальчишку посылает Хреб? Сам шепчет на ухо название места, а тот платит господину Белой усадьбы положенную мзду. А после оплаты малец целует Хребу руку. Говорят, Хреб обожает, чтобы ему целовали руки.
– Эй, парень, где ты? Я пришел!
– заорал Шустряк.
– Ты ждал, что я приду. Ты должен был ждать меня!
Тишина. Только пыль, поднятая нагнетателями, клубилась над дорогой.
– Где его бросили?
– орал Шустряк.
Никто не откликался. Шустряк выругался и полез на земляную насыпь, поросшую кустарником. Полуголые ветви были облеплены пакетами с мены. Десятки, сотни драных пакетов серой бахромой трепетали на ветру. Наконец Шустряк добрался до вершины гребня и увидел маленького осведомителя. Мальчонка сидел, скрестив ноги по-турецки и ел из пластиковой тарелочки густую желтую похлебку. На мгновение Шустряку показалось, что это Лео.
– Эй ты, почему не откликаешься?!
– крикнул Шустряк, как назло детским голосом - голосом Лео.
– У меня обед, - отвечал мальчишка, хлебая из мисочки.
– Ботва зеленая! Какой обед. Я спрашиваю: где он?
– Шустряк достал из кармана радужную купюру.
– Вот десять фик, говори.
Мальчишка шустро схватил бумажку и сунул в карман куртки.
– Около Чумной лужи сегодня их бросили. Там часто бросают. Мог бы и не платить, сам бы слетал для проверки, раз казенный аэро есть. Небось, эршелла не жалко.
Шустряк изо всей силы пнул мальчонку под зад, и тот опрокинулся вместе со своей мисочкой.
– Счастливо оставаться, менамен!
– крикнул он голосом Леонардо.
– А все равно десять твоих фик у меня!
– проорал мальчишка, когда оператор уже спустился с насыпи.
Еще издали, подлетая, Шустряк заметил на берегу Чумной лужи людей. Они бродили по берегу и что-то искали. А вот и рыбы, светло-серые, плоские, разлеглись на солнышке кверху брюхом. Рыбы? Откуда в Чумной луже рыбы? Здесь лет сто не видать ни одного человека с удочкой.
Аэрокар опустился. Воздушные струи из нагнетателей, ударившись о землю, подняли
– Что же это такое!
– завопила тетка с огромным, как брюква, лицом. И куда только смотрите вы, редьки меновские! Людей средь бела дня хватают, выкачивают из них все до последней капли! Где обещанная Траншея?! Где прикопка?! Вам плевать, что они не воскреснут!
– женщина визжала в отчаянии.
– Все они заодно, что чернушники, что меновские, - чья-то рука ухватила Шустряка за шиворот.
– Ты ответь, кто их воскресит?!
Тут младший братишка пришел на помощь старшему.
– Не волнуйтесь, господа огородники!
– закричал Шустряк голосом Леонардо.
– Все встанут. В нынешнюю ночь все встанут. Бог пришел в огороды! Новый бог, владеющий даром воскрешения. Он поднимет жмыхов, и этих, и тех... Всех, клянусь! Я сам видел, как он оживлял Траншею. Они вставали и шли. И убивали копателей и чернушников.
– Бизер заезжий...
– ахнул кто-то, и руки, держащие Шустряка, разжались.
– Он спасет!
– Бизер в черном костюме-монолите, - прошептала восторженно брюкволицая тетка.
– Я его на мене видела. Он красавчик!
– О Великие огороды, наш час настал, - запричитали все на разные голоса.
– Молитесь ему, ОН пришел!
– кричал Лео, будто надеялся вырваться из братниной кожи.
– Вранье! Бизеровские штучки, - не поверил бородатый огородник в очках без стекол.
– Бизеры нас не спасут. Земля спасет.
– Папаша, - заныл кто-то за спиной краснолицего.
– Он там, - сказала тетка-брюква и тронула Шустряка за рукав.
– Ведь ты за ним пришел?
Шустряк побежал, проваливаясь по щиколотку в вязкую трясину берега.
Желтое, маленькое тело, вытянутое, неподвижное, голое. Не похожее на человеческое. Рыбина, натуральная рыбина!
"Терпеть не могу рыб. Они и живые, как дохлые. Скользкие, липкие. Смерть от удушья ждет их в конце," - неостановимо шептал в его мозгу голос Леонардо.
Шустряк схватил брата на руки. Тело было теплое. О, Великие огороды! Значит, не умер, значит еще все возможно!
Глава 24. ВЕЧЕР В САДУ ЯДВИГИ.
Закат в июньский день похож на жизнь траша. День уже испит, а вечер длится бесконечно и никак не может завершиться, переплавиться в ночь. Уже солнце скрылось за горбами Больших помоек, и мягкий сумрак ласково облапил землю, а ночи все нет, как нет смерти у траша. Но солнце, в отличие от жмыха, завтра воскреснет. У Сада есть солнце - вот отгадка всему. Солнце заставляет деревья тянуться к небу. И огородам светит то же солнце. Но огороды так и остаются огородами, и не становятся Садом. Значит, у Сада есть еще что-то. Или кто-то. Но кто?