Золотая Ослица
Шрифт:
Мой любимый, не разговаривая со мной, прекращает нашу совместную жизнь. Беременная жена Г - а она одна знала, что он здоров как бык, и просто взяла его на пушку и мстила за интуитивно вычисленную ею измену, - продолжает колоть ему что-то страшно жгучее. У него болит весь зад, но она колет и колет. А потом идет к врачу сама и делает криминальный аборт на пятом месяце беременности. Короче, африканские страсти, мумбо-юмбо, все трещит по швам из-за патологических проявлений совершенно бездарного блядства, и никакого выхода. Все ходят драматичные, заплеванные и - что особо весело - совершенно здоровые с венерической точки зрения, как показали
И зачем я все это вам рассказала? Видимо, буква вынудила. Или, может быть, первый Г, или первое в жизни Г, - это тоже история?
– Я надеюсь, вы не хотели показаться мне ангелом
в этой истории?
– озабоченно спросил ночной попутчик.
– Ну что вы, какие ангелы...
– горестно усмехнулась Ли.
– Противно вспоминать. Таких противных историй, после которых некоторое время просто недоумеваешь, откуда? ведь не за то боролись! ведь мы все хорошие и умные! но почему такие идиоты!
– таких историй было очень мало. А эта запомнилась только из-за попутной ссоры с любимым. Который А. Он у меня и так был уже напуганный не на шутку, а тут еще подкинули. Он и зажался. Месяца на три.
– Я его понимаю. Ведь он тоже любил вас, и ему хотелось чистоты, - сказал ночной попутчик.
– Издеваетесь, сударь? Валяйте, издевайтесь.
– Я не издеваюсь, но очень прошу вас: когда перейдете к букве Д, пощадите мои седины...
– Нет, вы определенно встали во враждебную позу. Даже менторскую, я бы сказала. Вы моралист?
– удивилась Ли.
– Немного и нечасто. Когда я принимал исповеди раскаявшихся ведьм...
– О!
– воскликнула Ли.
– Откровенность за откровенность? Да неужто я дождалась?
– Да, мадам. Выбирайте: или я продолжу предыдущее повествование, или мы с вами прогуляемся...
– Просто глаза разбегаются! Я доверяю вам...
– А вам ничего больше и не остается. Как вы, надеюсь, помните, в начале нашего пути я упоминал свой багаж - разумеется, отвечая на ваш вопрос.
– Помню. Вы еще подшутили над моим багажом, - кивнула Ли.
– Я могу подозвать его сюда, к нам, чего вы, например, не можете сделать со своим багажом.
– Я в своем не очень нуждаюсь. Он, скорее всего, уже в моей квартире.
– Нет, он потерял ключи.
– Где?
– испугалась Ли.
– Возле машины, у служебного входа в театр.
– И все ищет?
– Ли ужасала мысль о любых потерянных предметах, а уж о ключах от собственной квартиры!
– И не может найти?
– И не найдет, пока мы с вами не разрешим ему.
– А... И зачем вы это сделали?
– поинтересовалась успокоившаяся Ли.
– Мне захотелось попробовать принять активное участие в вашей судьбе.
– Еще более активное?
– рассмеялась Ли.
– Да я еще и палец о палец не ударил, - заметил ночной попутчик.
– А зачем же все-таки активничать? Вам-то,
с вашим огромным опытом, с вашей осведомленностью, что случайностей не бывает, с вашим...
– Не сочиняйте. Вы, если всерьез, ничего про меня не знаете. Душу не продавали, даже в мыслях
не держали. Ваше самомнение - если и сопоставимо, то разве что с моим, извините за неприятный комплимент... Я к вам в троллейбус не садился, в конце-то концов.
– Ах, простите, было плохо видно. Я не разглядела ни номера, ни маршрута, - лукаво оправдалась Ли.
– Вот вы: пообещали мне разобраться во всем моем, а
– Ничего, ничего, послушайте, не вредно. Вы,
в отличие от меня, не знаете, чем все это кончится.
А я знаю, как вы, наверное, догадываетесь.
– Я давно догадалась. Мне все равно. То, что я знаю, то, что я играю каждый день, все это, как бы вам сказать, утомило меня, как вечная жизнь.
– Вы хотите умереть?
– Уже нет. Это тоже уже было. Я хочу применить данное от Него. А Он, видите, посылает вас, а я - опять думай и думай...
– В этой жизни у вас нет выбора. Ну - кроме как дослушать меня. Тогда, может быть, появится, - объяснил Ли ночной попутчик.
– Пошел ты...
– мягко сказала Ли.
– Э-э нет, никогда. Все решено, - твердо сказал он.
– Тогда, пожалуйста, про любовь. Как там их
звали...
***
Продолжение седьмого рассказа ночного попутчика
Гедат захотел кофе.
Маша тихо лежала рядом, натянув одеяло до самых глаз, восхищенных и немного испуганных.
– Мне и сейчас нельзя идти в ванную?
– робко спросила она.
– Ну что ты, все и всегда можно, я ведь не то хотел сказать...
– Гедат почувствовал легкую досаду, но Ли его тут же одернула: это же баба, это нормально. Он вздохнул, погладил Машу по шелковому плечу и поднялся.
Постоял босиком на теплом паркете - и обнаружил, что стоит подбоченясь. И смотрит в занавешенное окно, будто в даль светлую. И видит только себя со стороны: голый мужчина возле большой кровати, на которой съежилась просвещенная им Маша.
Просвещенная Маша, в свою очередь, видела сейчас своего командированного мужа. Она впервые в жизни сравнивала мужчин. Сравнение было страшно. Она пережила наслаждение, которое она ни при какой погоде не сможет получить дома. Даже если ее муж отрастит или купит себе крылья, - такое вот размышление посетило Машу. Почему крылья? Наверное, по ассоциации с полетом, из которого только что вернулась, даже не совсем еще вернулась, Маша. А что чувствует этот?
А этот отрешенно стоял и смотрел на штору. Босиком пошел на кухню.
Маша выбралась из-под одеяла и все-таки пошла в ванную. И стала купаться, поглядывая на полку с парфюмерией Ли. Маша никогда не бывала в ванной Ли. Она была уверена, что там горы косметики. Там не оказалось ничего, только мужские одеколоны, пенки, бритвы... Неужели она все увезла с собой?
– продолжала думать свою одноколейную думу Маша.
Гедат варил кофе и любил Машу. Все любил. Очаровательную легкость, закинувшую Машу в постель без сопротивления и разговоров, послушание в игре, отсутствие попыток выглядеть умнее, чем надо, действительно сверхъестественную шелковистость кожи, мягкость и податливость всех видимых и невидимых мест, - словом, совершенный инструмент для воплощения любых затей чувственности. Пока Гедат варил кофе, Ли размышляла над новыми поступлениями. Ли была счастлива за всех троих. Она пережила все и за Машу, и за Гедата, и за себя, она была и наполнена и опустошена одновременно, это было ликование, звучание всех струн и прочая муть. Гедат остыл, успокоился, а Ли все чирикала в его душе. Он был вынужден слушать.