Золотая пучина
Шрифт:
«Э, никак перестал Сёмша рубли-то сюды таскать», — подумал Устин, а вслух сказал:
— Нет — у соседей займи. Я посля рассчитаюсь. Или — стой. Посиди. Так вот, Ксюха, какое, вишь, дело. Вашему счастью я поперек не пойду…
Замолчал.
Сейчас сама бы Ксюша должна сказать. «Благодарствую тебе, дядя, благодетель ты мой», бухнуться в ноги, как положено, и добавить: «Пущай всё остается как прежде. Бери себе прииск, хозяйствуй по-прежнему. Какие счета меж своими».
Вот так бы и надо вести себя Ксюше, а она молчит.
«Нет, Ванюшка улыбается, а дядя… вроде всерьёз говорит».
Много раз мечтала Ксюша об этой минуте. В мечтах они с Ванюшкой стояли рядом, держались за руки, а голова кружилась от радости. Минута наступила, а радости почему-то нет. Одна мысль беспокоит: «А может, подвох? Может, насмехаются?»
Арина дёрнула её за рукав кофты и запричитала.
— Ах, Ксюшенька, Ксюша, радость-то какая тебе привалила. Да што ты стоишь истуканом? Благодарствуй батюшке, будущему свёкору своему. Сам, смотри ты, сам сватом пришёл. Честь-то какая.
— Постой малость, кресна, постой — собиралась с мыслями Ксюша.
«Ох, до чего ж красива Ксюха, — подумал Ванюшка. — Век бы смотрел на неё». Представил себе, что встанет скоро к налою, поцелует Ксюшу, и зажмурился.
— Засоромилась девка-то. Не взыщи уж, Устин Силантич. Я как крестная мать за неё отвечу. Согласны мы. Эх, теперь бы пивка. Побегу к суседям.
— Постой, кресна, — остановила Ксюша Арину. Подошла к углу печи. Прислонилась к челу спиной и ойкнула. Выгнулась. Закусила губу, чтоб не заплакать. Вместе с болью ясность в мысли пришла.
— Не взыщи уж, дядя Устин. Нет у меня ни матери, ни отца. Доводится мне самой себя взамуж-то выдавать. Вот и хочу узнать наперво, когда будет свадьба?
— Да ты што, девонька! Кстись, — замахала Арина. — Рази девки спрашивают такое?
И Устин опешил. Скорее конь заговорит по-человечьи, чем девка спросит при людях о свадьбе своей. Совсем не таких слов ждал он. И Ванюшка застыдился за Ксюшу: «Как баба выспрашивает все. Срам-то какой».
— Постой, кресна. Так когда будет свадьба?
— Сговоримся когда. Не в последний раз, поди, видимся.
— Мне сёдни знать надобно, когда будет свадьба.
— Да ты и впрямь прешь на рожон… Ну… к примеру, на красную горку.
— Не к примеру, дядя, мне определённо знать надобно.
— На красную горку! — «Напирает, как медведь. Обещал ведь Матрёне не назначать свадьбы. И как это так получилось?»
— А огласка когда?
— Да ты мне не веришь никак?
— Дядя, огласку надобно сёдни творить. И благословишь нас сёдни же. При людях.
— Ас прииском как?
— Прииск мой.
— Пусть твой. А хозяйствовать буду я. Как прежде хозяйствовал.
— Нет, дядя, на прииске до свадьбы одна я управлюсь.
— Сдурела. Не твоё это дело.
— Самое моё.
— Во как! — взялся
«Ге, — чуть не вскрикнул Ванюшка. — Так вон пошто ты, батя, затемно потащил меня свататься. Вон пошто пошёл сватать сам. Штоб свидетелей не было. А Ксюха-то, Ксюха — молодец», — и шепчет отцу:
— Тять, тебе ж без Богомдарованного зарез. Тебе же скоро надобно банку деньги платить…
— Замолчи. Ну, покеда, — отстранив Ванюшку, направился к двери. Высокий, могучий, под маткой пригнулся.
— Иди, — ответила Ксюша. — Сам знашь, иначе сделать я не могу. Отдам тебе прииск сейчас — свадьбе не быть никогда.
«Все вызнала, стерва», — выругался про себя Устин, но выругался уважительно, как на ровню.
«Верно, взамуж сама себя выдает. Да смотри ты, умело как крутит», — уважительно подумала и Арина и не стала вступать в разговор.
Устин остановился. Хотел толкнуть Ксюшу, но она задержала его руку.
— Не трожь, дядя, меня. Спину как огнём палит, заденешь ненароком, чёрное слово могу не к месту сказать, а то и ударить.
Сама себе удивилась Ксюша. Голос спокойный. Устину смотрит прямо в глаза. Только плечи озноб трясет.
— Ну, так чего ты сулишь? — напомнил Устин.
— Сёдни огласка. И штоб свидетели были. Свадьба на красной горке. А до свадьбы на прииске я одна хозяйка.
Устин отступил.
— Мне прииск нужен.
— Ежели я, дядя, отдам тебе прииск чичас — не бывать моей свадьбе.
— А дядю, значит, по шее? Хороша же невестушка.
— Дядя, на кресте поклянусь, никому не скажу, что теперича хозяин не ты. Были и раньше дни, ты прииск на меня оставлял. Вот вроде так и будет. Денег тебе надо станет, я дам. Но прииск мой, и на прииск ты не кажись.
— Ксюша, да ты сдурела никак, — одернула Арина. — Ломишь, словно сук через колено. С мужиком, чать, говоришь! С будущим свёкором.
Устин обрадовался поддержке.
— Правильно, Арина, сказываешь. Усовести девку-то.
— Кресна, не встревай чичас. По ножу иду. — Ксюша провела ладонью по горлу: воздуху не хватало. — Огласка сёдни, дядя. Тогда… Тогда дом и все, что нажил, оставлю тебе. А мне только лошадь дай и кошеву. Да ещё дай мне рубль. Посля отдам. У нас с кресной муки нет вовсе. Не то в суд подам и дом отберу, и лошадей, и шубу с тебя сниму. Мою шубу носишь.
У крыльца конторы стоит сухая берёза. Верхушка обломана ветром и всего два толстых сучка торчат в стороны. Будто всплеснула берёза руками от удивления, да так и застыла, глядя на высокие стены новой конторы, бараки, россыпь избушек по склону, на невиданные доселе шахты, шурфы и на беспокойных, шумливых людей.