Золотая пучина
Шрифт:
— Совал. Грит, разведку надо вести. Без разведки, грит, ничего сказать не могу.
— Все они так. Анженеры… А как до дела, так в кусты. Разведку? Да ежели с разведкой — я сам, без тебя соображу, где жирный кусок лежит. — Огорченно вздохнул. Засеменил по комнате от зеркальной горки с разными безделушками — ещё от первой жены, от черкешенки, горка осталась — к столу. От стола к окну. Снова сел рядом с Сысоем.
— Вот задача, Сысоюшка. А ежели к гадалке? К Фасенье? Намеднись она Гараськину сыну…
— Был,
— М-м, Сысоюшка, кого же делать-то будем?
Собраться в город оказалось не так просто, как думала Лушка. Надо было переписать письма. Переписать не диво, но где бумаги достать? У Ивана Ивановича где-то была, да при аресте наверно забрали.
И с деньгами не просто. Набрались медяки. А приказчик Кузьмы никак не хотел обменять их на бумажки.
Наконец все готово. Лушка уложила в мешок запасную юбку, кофту, портянки. Запрятала деньги и письма. Завтра, чуть свет, можно и в путь. Потушила коптилку, и сразу же скрипнула дверь. Не увидела, по шагам поняла Лушка, кто вошел и крикнула, соскочив с топчана:
— Вавила… Родненький… — Обвила его шею руками и прижалась щекой к плечу.
— Тише, тише… Что я дома, никому знать не надо. Ну, как живёшь без меня?
— В город вот собралась. — Рассказала всё как было: про разговор с Ксюшей, про набат, про письма. — А ты даже весточки не прислал. Приходил же тут Федор за хлебом. Письмо-то моё получил?
— Получил. А в город тебе не надо ходить. Я сам иду в город.
— Да тебя же заберут по дороге.
— Не заберут. Буду беречься. Иначе, Луша, никак нельзя.
Забеспокоилась Лушка, затомило предчувствие, но тихо, покорно сказала:
— Тебе лучше знать. Только уж ты береги себя. Береги. — Помолчала, залилась румянцем. Темно, а Лушке казалось, что её горящие щёки светят во тьме. Уткнулась лицом в Вавиловы ладони и прошептала:
— У нас ребёночек будет…
После долгого, но бесплодного разговора с отцом, Сысой вышел на улицу и побрёл без цели, мучаясь всё тем же нерешённым вопросом.
Грудь в грудь столкнулся с каким-то человеком. Поднял голову и испугался:
— Простите великодушно, господин Лесовик.
— Сысой? Летишь, как корабль без руля.
Яким потирал ушибленный бок. В руке у него толстая папка, на плечах щегольской полушубок с серой мерлушковой выпушкой, у ног, в весенней грязи лежала новенькая каракулевая шапка-пирожок. Чёрная струйка весенней воды забегала на шёлковую подкладку.
Сысой
— Возьмите, — пожалуйста, господин Лесовик.
Две гимназистки, смущённые, взволнованные, улыбались Якиму.
— Спасибо. — Яким взял шапку.
Девушки присели в привычном книксене и боком, не спуская с Якима откровенно влюблённых глаз, и одинаково прижимая к груди учебники, отошли.
Яким, улыбнувшись им, взял Сысоя под руку.
— Проводи. Я очень тороплюсь. Скажи, ты партийный?
— Я-то? А как же. Я из той партии, что девок брюхатыми делают.
Яким обиделся.
— Не смейся. Есть вещи, над которыми не смеются. Россия раздирается смутой, и ни один человек не может сейчас стоять в стороне. — Шлепая по лужам, потащил за собой Сысоя. Говорил не громко, но горячо, не давая Сысою слова вымолвить. — Есть партии, которые хотят нам вернуть царя. А тебе, я знаю, не нужен царь.
«Верно не нужен. К чему мне царь?» — подумал Сысой.
— Есть партии, которые против бога. Немецкие шпионы. Ты же не можешь стать немецким шпионом?
«Зачем мне быть немецким шпионом», — подумал Сысой, оглушённый горячей, взволнованной речью Якима.
— Нужно не допустить к власти безбожников, — убеждал Яким.
И Сысой согласился в душе: «Не нужно безбожников».
— И есть наша партия. Народная партия, которая стоит за разумную свободу. Так неужели ты останешься в стороне?
— Я сам по себе. На што мне какая-то партия!
— Наша партия приведёт Россию к светлому будущему.
«И пусть её ведёт, — думал Сысой, — приведёт, и я поживу».
— В нашей партии все лучшие люди губернии — Ваницкий, Устин Рогачёв…
«Аркадий Илларионович? Устин? Эти ничего зря не сделают, — насторожился Сысой. И впрямь надо вступить, однако».
— Когда наша партия будет править Россией, установится всеобщая справедливость. Никто не посмеет обидеть другого… — продолжал говорить Яким, но Сысой уже не слушал его. Улучив момент, он сказал:
— Ладно. Пишите в свою партию.
— Вот умница! Сегодня тебе и билет пришлю. Ну, прощай. Мне бежать надо.
— А как партия называется? — крикнул Сысой.
— Эсеров!
— Ну-ну. Хорошая партия. Не то, што эти, — кивнул он в сторону лозунга, призывающего голосовать за партию социалистов-революционеров. Революционеров Сысой не любил.
Дома его ждал посыльный с короткой запиской, написанной широким, размашистым почерком.
«Сысой Пантелеймонович!
По делу, не терпящему никаких отлагательств, прошу немедленно (немедленно дважды подчёркнуто) зайти ко мне. А. Ваницкий».