Золотая змея. Голодные собаки

Алегрия Сиро

Подходят скупщики скота. Их становится все больше. На том берегу они уже согнали весь скот и теперь взялись за наш — они обрыщут все до последнего уголка, не побрезгуют ни одним животным, даже самым слабым и хилым. Вот появился дон Поликарпио Нуньес с сыном — оба верхом, у обоих винчестеры поперек седла. Потом они отправятся в Маркапату, в общину Бамбамарки, в Шоменате, Эль-Оливо, Сионеру. Во всех этих местах они закупили скот.

— Дон Хуан Пласа им продал скотину, — говорит дон Матиас.

— И индейцы тоже, — отзывается дон Поликарпио, позвякивая монетами.

У дона Поликарпио денег — куры

не клюют, даже дорожная сумка туго набита деньгами. А из жилетного кармана спускается на толстый живот массивная золотая цепь. Не зря у них оружие всегда наготове, хотя дону Поликарпио вряд ли приходилось пускать свой винчестер в ход — кто же решится напасть на него?

— Значит, скотинку переправите, договорились?.. — Дон Поликарпио оглядывает нас своими хитрыми глазками. Слащавая улыбка растягивает его толстые губы.

— Чего ж не переправить, переправим…

Но одного плота, того, что пригнал тогда Артуро, нам не хватит, и мы отправляемся за вторым. Проходя Эскалеру, где вода теперь так спала, что обнажилось дно с каменными зубьями, мы вспомнили беднягу Рохе и еще быстрее заработали веслами. Артуро сжал челюсти, под желтой кожей заиграли желваки. И лицо его стало хмурым и злым, как само ущелье, Мы выехали рано и добрались до Эскалеры к середине дня — света там было достаточно. Ну, уж теперь-то наша возьмет! Разве можно допустить, чтобы Эскалера сыграла злую шутку с такими плотовщиками, как мы? Река пугает нас водоворотами и острыми клинками камней, но наши зоркие глаза быстро находят удобные лазейки, а руки крепко держат весла, крепко, как никогда. Мы превратились в глаза и руки. Даже рева реки не замечаем, и только когда плот выходит на плес, мы слышим, как Эскалера изрыгает нам вслед громовые проклятия. Смотрите, мол, в следующий раз я вас не выпущу! «Грозись теперь, сколько хочешь!» — отвечают ей наши радостно бьющиеся сердца.

Перед нашим уходом мы с доном Матиасом прикинули, когда сможем вернуться, и он ждет нас на берегу уже третий час. Увидав плот, старик даже задрожал от радости и заулыбался во весь рот.

— Молодцы… Так и надо… Настоящие мужчины не боятся реки… Молодцы…

А вечером, когда мы собрались все вместе, нам было как-то особенно хорошо и тепло, и согревал нас не зной долины, а наш душевный разговор.

Мы расстелили скатерть, высыпали на нее коку, сели в кружок. Мы — это дон Матиас с сыном, Сильверио, Энкарна, помощники Артуро — Хасинто и Сантос, и еще несколько чоло, которые пришли поздравить нас со счастливым возвращением.

Тыква с каньясо медленно переходит из рук в руки, описывая круг за кругом, на наших лицах играют румяные отсветы очага, а кругом — глухая ночь.

Хмельной напиток расшевелил нас, и мы стали весело смеяться, вспоминая свое путешествие и шикунские приключения, но потом кока вдруг подкралась к самому сердцу, — не забывайте, мол, люди, что в глубине вашей жизни лежит печаль, готовая в любую минуту проснуться и напомнить о себе!

Только шум реки и уханье филинов связывают нас с миром. Если бы не эти звуки, можно было бы подумать, что в этом царстве мрака нет ничего, кроме света очага и озаренной им маленькой группы людей.

Артуро рассказывает, как один шикунский чоло, который часто ставил верши в затонах, пошел однажды за уловом и не вернулся. Его искали несколько

дней, облазили все отмели, куда обычно выбрасывает утопленников, но ничего не нашли. Так никто точно и не знает, утонул он или нет, хотя все считают его погибшим.

— Может быть, он просто ушел из Шикуна, — заметил кто-то.

— Нет, вещи его остались… их-то нашли. И к тому же он обещал скоро вернуться. А вот и не вернулся… Даже пончо осталось… Утонул, не иначе…

Тогда заговорил старый Матиас, медленно, с паузами, как бы желая придать силу и вес своим словам:

— Ай, река, река, до чего же она строптивая! Вроде и не скажешь, что одно зло от нее, но только добра тоже ждать не приходится… Забавляется она нами, как хочет… Правду говорил дон Освальдо, что река наша — золотая змея. Хотя он-то смотрел на нее другими глазами, но все равно, сказал правильно — золотая змея…

Старик замолчал, молчали и остальные. А он, видно решив, что мы его не поняли, снова заговорил:

— Вот живем мы здесь, кто как может, и все, что у нас есть, это от реки. Без нее не было бы ни долины, ни воды, ни плотов. А она течет себе и течет, и люди иногда забывают про ее повадки… И вдруг, ни с того ни с сего, один отправляется на дно нашей красавицы реки, в самом сердце нашей красавицы долины, другого — кусает золотая змея…

— Что правда, то правда…

— Верно говорит дон Матиас…

А старик продолжает. Глаза его из-под надвинутой на лоб шляпы блестят особенно напряженно. Кажется, он смотрит не на нас, а куда-то вдаль.

— Один человек рассказывал мне, что в древние времена перуанцы поклонялись реке и змее. Я думаю, это потому, что они очень похожи, — поди разберись, кто из них сильнее, — вот и поклонялись и той и другой…

Мы молча кладем шарики коки в рот и даже перестаем постукивать по горшочкам с известью, боимся шуметь.

— И что же теперь получается? — продолжает старик. — Река наша при нас на веки вечные; бывает, в сердцах наградишь ее крепким словцом, а она только посмеивается… Но такое уж наше счастье, мы ее дети, и вся наша жизнь — в ней. Жизнь и река — это для нас одно и то же. Стало быть, и бояться ее нечего… Надо только, чтоб не осилил нас самый страшный зверь — малодушие. А про то, как черт бедами торговал, слыхали?

— Я-то слыхал, а другие, может, и нет… — говорит Артуро.

— Расскажите, расскажите, дон Матиас, — просим мы.

Старик предупреждает:

— Рассказать-то я расскажу, только вы эту историю хорошенько себе на ус намотайте…

Притчу, которую он нам рассказал, мы, конечно, и сами не забудем, и детям нашим передадим да велим, чтоб они пересказали ее своим детям. Пусть она переходит от поколения к поколению и никогда не забывается.

— В один прекрасный день отправился черт на землю бедами торговать. И хотя люди уже грешили и бог их наказывал, бед они еще не знали. Черт взвалил мешок себе на спину и зашагал по всем земным дорогам, а в мешке у него всяких бед видимо-невидимо и все в кулечках, все истолчены в порошок. И у каждой беды свой цвет. Чего только там не было! Бедность и болезни, жадность и ненависть, роскошь — а это ведь тоже беда — и честолюбие, иной раз и оно оборачивается бедой, если не к месту приложено… А в одном кулечке, самом маленьком, был белый порошок — малодушие…