Золото абвера
Шрифт:
Укрытие капитана, напоминало скорее не фронтовую постройку, а элитный бордель, где-то в предместье центре Парижа. Голые бревна, были задрапированы, шикарными бархатными шторами, снятыми со смоленского театра. Кровати, скрывались под шелковыми балдахинами для предохранения от комаров и мух. Даже несколько живописных картин, в золоченых рамах, украшали скромное жильё боевого немецкого офицера. Это придавали бункеру вполне цивильный облик.
— Я удивляюсь дружище, как тебе это сходит с рук? Неужели в гестапо, не видят твоего увлечения роскошью. Мне кажется, оно у тебя больше чем
— Генрих, я хочу сказать тебе одну вещь, — сказал капитан глядя в глаза своему другу дет-ства. — За эти годы войны в России я просто перестал бояться. Мне вся эта возня давно надоела. Там русские, тут гестапо. Там тиф, там геморрой и партизаны. Тут кругом одни партизаны. Каждый день Генрих, я думаю, что это последний день в твоей жизни! К черту! Лучше я сдохну от обжорства, чем благородно умру от голода. Здесь ничего нет кроме этих чертовых русских болот Генрих! Ведь скажу честно, на нашем фронте, знают почти все. Вот я, и надеюсь на твою друже-скую поддержку.
— Ты знаешь Альк, а ты прав. В твоих словах есть истина! Ни кто не будет заниматься ни политикой, ни войной, на голодный желудок. Ни какие благородные идеи не будут реализованы, пока народ Германии не набьет своё брюхо свиными ножками и дерьмовой гороховой похлёбкой.
Надеюсь, что у тебя найдется немного копченых свиных ребрышек для старого друга? Ты старый лис, потряси, свои сухарные сумки, может там, что — ни будь отыщется!? Я с этим пилотом вчера хлебнул горя. Он так дергал ручками фанерного аэроплана, что меня до сих пор, болтает как после штофа доброго шнапса. Ты представить себе не можешь, но я как последняя скотина вчера, блевал украинским борщом на головы наших тыловиков, — сказал барон, поглаживая свой живот.
Генрих снял портупею, и расстегнув свой офицерский френч, уселся на стул. Он вальяжно отки-нулся на его спинку, и достав сигареты, закурил.
— Курт, козья морда, ты решил своего господина капитана заморить голодом? Или ты спишь, как русский медведь, — закричал Гоббе. — Этот малый Генрих, очень шустрый. Он мне даже где-то чертовски симпатичен! Только любит сука спать, а служить великому Рейху не хочет.
Капитан щелкнул подтяжками, и взяв со стола сигарету, блаженно закурил.
— Ты что Альк, ты часом не чистишь дуло своему денщику? Неужели ты спятил, без баб в этих болотах? Скажи мне честно, может ты подбираешься к его молоденькой розовой попке, — сказал полковник, переводя разговор в шутку.
— Ты слышал Курт, что сказал господин полковник. Если ты не накормишь нас, и не нальешь нам вина, то доберусь, до твоей грязной жопы. А потом пусть хоть сам фюрер, меня расстреляет, из штурмового орудия! Где шнапс сука!? — завопил гауптман. Из — за ширмы, вышел денщик с большим серебряным подносом, который был накрыты белоснежной салфеткой. Через левую руку солдата было перекинуто чистое полотенце. Денщик поставил поднос на стол и как заправский официант, скинув салфетку, сказал.
— Господа офицеры, кушать подано.
На подносе, как по волшебству, появилась бутылка дорогого французского вина. Два хрустальных бокала из императорского сервиза были настоящим украшением.
— О, ты видел Генрих! Этот парень настоящий кудесник национальной кухни.
Денщик, виртуозно разлил по бокалам красное вино и положил на стол два дорогих столовых прибора.
— Серебро фамильное, — спросил полковник, рассматривая тяжелые вилки и ножи с клеймом в виде двуглавого орла.
— Фаберже, — равнодушно ответил капитан, хватая со стола рюмку с вином.
— А ты, шикуешь, — сказал Генрих, поднимая бокал.
— Любой день барон, на фронте может быть последним, поэтому стоит жить так, чтобы не жалеть на смертном одре об упущенных возможностях. Давай лучше выпьем за нашу победу и наконец-то отведаем знаменитого баварского рулета.
Офицеры чокнулись. Капитан с жадностью залпом стал глотать вино, будто это была ключевая вода. Полковник, как подобает истинному немецкому аристократу, лишь смочил губы, стараясь оценить букет вкуса.
— Ты Гоббе, стал черств. Ты хлещешь Шато, будто это не лучезарный напиток Франции, а столовое «Домино» из захолустий Эльзаса.
— Прости Генрих, так пить меня научили пить «Иваны». Они очень непредсказуемы. Не успеешь поднять бокал, как на твою голову начинают сыпаться мины и снаряды. Поэтому время для смакования подобных букетов на фронте просто нет, — ответил капитан, и поставил бокал на стол.
— Алькмар, а твой малый не так прост, как кажется. Где это он нахватался этих аристократических премудростей, — спросил Генрих, — Да и продукты я вижу, явно не из офицерской кухни. Ты поделись-ка братец, секретом.
— Ты, Генрих как всегда прав! Курт, в первых, один из лучших мародёров нашей дивизии. Он еще ни упустил, ни одного шанса, разжиться где-нибудь, у поверженных нами коммунистов. Да и повар у нашего фон Клюге, его земляк. Мне кажется, что он даже хотел стать моему денщику родственником. — пробормотал капитан, засовывая в рот, кусок жареного бекона.
— Это как? Ты, объясни мне поподробней. Ситуация видно, довольно пикантная!? — Спросил барон, заинтригованный интимными подробностями денщика.
— Да так! У моего Kурта, есть сестренка. А повар нашего фельдмаршала, работал в Берлине, в ресторане «Националь». Как — то накормив, работавшую в посудомойке молоденькую девчонку своей стряпней, он наглым образом, прямо на кухне ресторана влез ей под юбку. Да сразу так удачно, что Ингрид, так зовут её, через девять месяцев, родила маленького поварёнка. Всё бы ничего и они бы поженились. У нашего фон Клюге, от невиданного обжорства в то время, умер старый повар. Он с нашим фельдмаршалом по фронтам, еще с первой мировой мотался. Насколько я знаю, он вроде как в их родовом поместье еще кашеварил. Его папочка при Кайзере, был генерал — майором, поэтому и мог позволить содержать личного повара столько лет за казенный счет.