Золото собирается крупицами
Шрифт:
Шахарбану, лежавшая рядом с Хуппинисой, заворочалась, приподнялась на локте и, недовольно посмотрев 6 сторону Невестки, пробурчала:
— Только задремала, как опять разбудили… Неужели нельзя потише разговаривать?!.
Она поправила подушки, перевернулась на другой бок, и уже через минуту оттуда, где она лежала, донеслось громкое и старательное сопение — Шахарбану наконец удалось уснуть. Хуппиниса вздохнула и тоже закрыла глаза.
19
Более полугода просидел в тюрьме Хисматулла. После этого он пытался устроиться работать на прииске, но ему отказали, и старатели, боясь испортить
— Иди, иди, — махнул он рукой. — Ты же знаешь, что у меня большая семья, я не могу рисковать…
Только Михаил, недавно вышедший из заключения, встретил его добро и весело.
— Что, браток, и ты в черный список попал? Ничего, все образуется! Ты пока вот что, езжай-ка в деревню, не мозоль им глаза, а осенью вернешься.
По совету Михаила, вернувшись в Сакмаево, Хисматулла не устраивал больше собраний у себя дома, и сам почти никуда не ходил.
«Видно, поумнел парень, — наблюдая за ним, думал Хажисултан-бай. — Хорошо бы привлечь его на свою сторону…» Через Сайдеямал он пригласил Хисматуллу на умэ [17] — сенокосную помощь, Хисматулла согласился.
Умэ
Помощь односельчан за угощение
В день помочи на джайляу просыпались рано. С вечера отточив косы, не ожидая, когда высохнет роса, затемно выходили гурьбой в поле. Лапти тут же становились мокрыми, от прохладного ветра по спине бежали мурашки, но скоро на востоке вслед за розовыми облаками поднимался ослепительный круг солнца, и луг словно оживал — на траве яркими светлячками блестела роса, тени углублялись и тянулись от сосен и елей и старых берез почти до середины поляны.
Хисматулла пришел на луг одним из первых и остановился на верхнем конце поляны, оглядывая его. Густая высокая трава, покрытая пенными всплесками ромашек, красным клевером, желтыми лютиками и синими глазками лесных ирисов, тихо покачивалась на ветру, как бы зная, что это последний день ее жизни. Внизу, в густом кустарнике, звонко журчал по камням маленький горный ручей, высоко в небе заливался краснозобый лесной жаворонок, медлительно и томно подавала голос из чащи пищуха, то и дело выпархивали с ветки на ветку синички. Изредка в глубине леса скрипуче крякал коростель, и Хисматулле впервые в жизни стало жалко валить эту нетронутую девственную красу…
Косари цепью растянулись по поляне. З-з-з-жи! 3-з-з-жи! — звонко запели косы. С каждым взмахом рук подкошенная трава падала на землю и укладывалась в ряды.
Хисматулла шел первым, но, уже пройдя половину ряда, почувствовал усталость. Он не оглядывался, но услышал за спиной приближающийся звук чужой косы. Сосед поравнялся с Хисматуллой и крикнул:
— Эй, браток! Отдавай свой ряд, а то ноги отрежу!
Хисматулла уступил ему свой ряд, но не успел сделать и десяти взмахов косой, как сзади снова крикнули:
— Береги пятки!..
Двое, обошедшие Хисматуллу, были самыми ловкими и сильным косарями, поэтому Хисматулла не прекословил им и сразу уступил дорогу.
Хисматулла поднял голову и отер пот с лица и, увидев конец рядов, усмехнулся: Ну и хитер этот Хажисултан — и здесь приманку повесил! В тени на ветке дерева болталась большая желтая длинная связка кренделей. Косари, которые кончат ряды первыми, получат эти
К обеду стало сильно припекать. Рубашка Хисматуллы стала мокрой от пота и прилипала к телу, губы стали солеными, в глазах мутилось от усталости, но, несмотря на это, он продолжал ритмично взмахивать косой, не желая отставать от товарищей.
Один лишь Хаким не косил, зато у него было много другой работы — с утра, по указанию бая, он зарезал для угощения косарей яловую кобылу, помог женщинам чистить в ручье потроха и требуху, приготовил таганцы, повесил котлы, привел в порядок все ведра, исправил грабли, заготовил несколько деревянных вил и точил косарям притупившиеся косы. Делая все это, он все время наблюдал за беременной женой, которая, несмотря на уговоры, вышла сегодня на луг.
— Нехорошо сидеть дома в день помочи, — сказала она, улыбаясь бледными, бескровными губами, — Может быть, я помогу совсем немножко, но люди не будут думать, что я ленивая.
Перекусив, косари снова принялись за работу. Хаким взял вилы и стал копнить Скошенное неделю назад сено было сухое и душистое, пыль от него летала в воздухе, набивалась за воротник, оседала на лице. Мугуйя убирала оставшееся за мужем сено, а пятилетний Аптрахим, сидя верхом на лошади, возил копны к стогу, вцепившись обеими руками в гриву, делая вид, что он нисколько не боится упасть.
Мугуйя с большим выступающим вперед животом то и дело останавливалась, чтобы передохнуть, и, ласково улыбаясь, глядела на сына. Щеки ее покрылись легким румянцем, волосы выбились из-под платка. Вдруг Аптрахима подбросило на лошади, и он сполз на бок, изо всех сил пытаясь удержаться на ее спине.
— Отец, он упадет! — крикнула Хакиму Мугуйя и, побледнев, опустилась на землю.
— Что ты? — спросил подбежавший Хаким, но Мугуйя только стонала в ответ. Хаким осторожно поднял ее и повел к шалашу. Маленький Аптрахим, соскочив с лошади, помчался вслед за ними.
— Позови старшего брата, — крикнул ему Хаким, — пусть хотя бы он идет на помощь, а то еще дармоедами назовут!.
Загит быстро согнал кобыл в загон, развел дымник, укоротил поводья, привязывавшие жеребят, и, показав отцу на висевшее перед шалашом лассо, побежал к стогам.
Мужчины громко смеялись, но, увидев приближающегося мальчика, затихли, и Загиту стало неудобно и стыдно. Может, они про меня или про отца? — подумал мальчик. Не смея взглянуть на вспотевших косарей, он нерешительно приблизился к стогу. Одни из работников, воткнув вилы в бок сложенного до половины стога, крикнул ему: Залезай наверх!, и Загит по длинной ручке вил стал карабкаться на стог. Пока взрослые отдыхали под тенью березы, он плотно утоптал только что сложенное сено и стоял наверху, не зная, что делать дальше.
Отсюда хорошо виден был весь луг, более чем наполовину скошенный, с горбами несметанных стогов, и рубахи косарей, равномерно удаляющиеся к лесу на другом конце поля, мужчины, пившие айран под деревьями, яркие цветастые платья женщин, убиравших в лесу сухие ряды.
— Эй, идите сюда! — крикнул один из муж чин, сидевших под березой.
— Это еще зачем? — звонко откликнулась од на из женщин.
— Кажись, Гульямал! — косарь толкнул в бок соседа. — Где Хисматулла, там и она, как тень таскается! — Он опять повернул голову в сторону леса и крикнул, сложив ладони рупором: — Идите, айраном угощу!