Золото тофаларов

Горяинов Сергей

Я взял его под руку и повел на террасу. Пока я заваривал чай, Уколкин жадно набросился на паштет, щедрой рукой намазывая деликатес на толстые ломти хлеба.

— Ну как старик? — спросил он, с трудом прожевав огромный кусок.

На террасе мы были вдвоем.

— Да что старик… Нормально, работать можно, — неопределенно протянул я.

Рука Уколкина, вонзив нож в остатки паштета, замерла. Он внимательно посмотрел на меня, в глазах его мелькнуло какое-то грустное сожаление.

— Да… Чувствую, отольются мне эти деньки, —

заметил он расстроенным тоном, как-то сразу потеряв интерес к еде.

Не допив чай, он устало прикрыл глаза и обмяк, облокотившись на стол. Мне стало его жалко — до того измотанным он выглядел.

— Есть еще будешь? — спросил я.

— Не… Покажи, где здесь прилечь можно, — пробормотал он совсем сонным голосом. — Сейчас сколько? Семь? В одиннадцать разбуди, поедем спектакль смотреть.

Я проводил его до дивана, укрыл клетчатым пледом. Он моментально захрапел. Когда я вышел обратно на террасу, там стоял Вартанов.

— Спит? — спросил он, кивнув на дверь, которую я только что притворил за собой.

— Спит.

— Ну пусть поспит. Иуда, — почти неслышно произнес полковник и вышел из дома.

В одиннадцать я разбудил Уколкина, и спустя четверть часа мы вчетвером уже катили по направлению к Москве. Уколкин сидел за рулем, четырехчасовой сон заметно освежил его, он был бодр и весел и на все мои попытки узнать, что за зрелище нам предстоит увидеть, отвечал шуточками. Вартанов и Кедров, расположившиеся на заднем сиденье, всю дорогу молчали.

Часа через полтора «Волга» въехала в Большой Кисловский переулок. Уколкин остановил машину и заглушил двигатель. С места нашей парковки хорошо просматривалась Рождественка, по которой сновали многочисленные в этот час прохожие.

— Вон те два «паджеро» — машины Гордона, — негромко сказал Уколкин, показывая на стоящие близко к перекрестку джипы роскошной, самой дорогой комплектации.

— Нескромно, нескромно… — протянул Вартанов неприятным голосом.

Он сместился в центр заднего сиденья, оттеснив Кедрова вправо, и внимательно рассматривал сверкающие автомобили.

— Что мы должны делать? — спросил заметно нервничающий Станислав.

— Ничего. Ждать. Просто ждать, — ответил Вартанов и, неловко согнувшись, стал рассматривать здание, у которого стояла наша машина.

Мне показалось, что его интересуют самые верхние этажи.

— Он там с самого утра, — обеспокоенно сказал Уколкин полковнику. — Боюсь, как бы не перенервничал.

Вартанов отрицательно покачал головой.

— Нет. Он мастер, во время работы всегда в форме. После — может психануть. Но во время работы — никогда.

— И пьет много, — продолжал Уколкин. — Слишком много!

— На пару лет его еще хватит, — не согласился Вартанов. — Сейчас он лучший из тех, кого можно найти в стране.

Уколкин недоверчиво хмыкнул, пожал плечами — он был явно не согласен с такой лестной оценкой неизвестного мне специалиста.

Прошло

не меньше сорока минут с того момента, как мы въехали в этот переулок. Пока ничего не происходило. Уколкин развалился на сиденье и непрерывно травил какие-то сальные анекдоты. Вартанов морщился, но не перебивал. Мы с Кедровым молчали. Ожидание уже начало перерастать в тревогу.

Вдруг Уколкин оборвал на полуслове свою очередную плоскую шутку и как-то весь подобрался. По переулку в нашу сторону шли двое молодых парней, они разговаривали друг с другом, оживленно жестикулируя. Один из них держал в руке свернутые в трубку газеты. Когда они уже находились в двух шагах от машины, одна из газет выскочила из свертка и упала на тротуар. Парень подобрал ее, встряхнул, и они прошли дальше, продолжая беседу. Уколкин провел по лбу тыльной стороной ладони.

— Гордон с компанией вышли из Сандунов, — сказал он.

Меня охватило сильное волнение, да и все, кто был рядом, похоже, испытывали то же самое чувство. Беспокойство наше нарастало с каждой секундой. И вот наконец на улице показалась компания человек из восьми-девяти, среди них несколько женщин. Гордона я узнал сразу. Он был в короткой кожаной куртке светло-бежевого цвета и темно-коричневых брюках. Рядом с ним шагал тот самый эстрадный лев, о котором упоминал Уколкин. Его физиономия с ярко выраженными семитскими чертами еще сравнительно недавно часто появлялась на экранах телевизоров, и сейчас многие прохожие узнавали его, останавливались, глядели вслед.

— Черт! Слишком здесь многолюдно, — пробормотал Вартанов.

Повернувшись на голос, я заметил, что он сжал спинку моего сиденья с такой силой, что ногти побелели.

— Ну и славно! — ответил Уколкин. Он, казалось, вдруг обрел олимпийское спокойствие. — Паника нам как раз на руку.

— Случайно кого-нибудь может зацепить и… — Вартанов не успел закончить фразы.

Гордон подошел к первой машине, вытащил ключи из кармана, мигнули желтым повторители — сигнализация отключена. Он находился к нам спиной, и я отчетливо увидел, как натянулась на лопатках светлая кожа куртки, когда он взялся за ручку дверцы. Внезапно колени его подогнулись, он как-то странно вскинул вверх обе руки и стал медленно сползать на асфальт, скользя ладонями по гладкому кузову автомобиля. На бежевой куртке между лопаток появилось темное пятно.

Он уже почти съехал на мостовую, когда его компания, отпрянувшая было в начале падения, окружила его плотным кольцом. Многие люди на улице остановились, кто-то подбежал к «паджеро». Вдруг все, кто столпился около Гордона, бросились врассыпную. Возле джипа остались Аркадий и какая-то женщина. Она сидела около заднего колеса и обеими руками сжимала правую ногу чуть выше колена. Сквозь пальцы обильно сочилась кровь. Мне показалось, что на секунду я поймал удивленный взгляд ее широко раскрытых глаз. Она не кричала.