Золото Югры
Шрифт:
Когда поел отвратительной рыбной похлебки с куском прогорклого сала, к нему опять примкнулись два казематных пройдохи.
– Поел? Гони назад посуду!
Макар прямо миской закатал промежду глаз рыжему торговцу. Тот завыл и стал кататься по соломе. Его напарник быстро отошел в толпу.
– Правильно, – неожиданно одобрил Макара стражник, – хотя попам вера драться не разрешает.
– Вера драку разрешает, если драка во славу Господа и раба его – человека.
– Правильно, – опять хохотнул страж, – только теперь ночью не спи. Эти бандиты
И страж, угрожающе звякнув алебардой по кованой чугунной решетке, отошел постоять у простенка.
Так. Долотом, значит, Макара станут долбить. Дело долгое, можно отбиться и от плотника Марка.
Когда по-над Тауэром поползли клочки тумана, возле казематов опять началось громкое шевеление людей и гудение голосов. Вдоль поля казней, прикрывая высокий эшафот, начали проходить закованные в кирасы алебардисты местной стражи. Около сотни уже выстроились, а остальные еще шли и шли, одновременно и громко звякая острым металлом.
В тюрьме начался час свиданий. Пробило пять часов, и тут же над полем одновременно засмеялись и зарыдали. Где-то тонкими голосами подвскрикивали дети.
«Этот бы туман, да в нужное время, – посожалел про себя Макар. – Можно далече уйти в такой туман!»
– Макара! Макара! Макара! – послышался отчаянный катеринин голос в клочках белесой мути.
– Катарина! – взревел нутром, не голосом, Старинов. – Я здесь, Катарина!
– Не орать! – велел страж и для верности легко уколол Макара пикой алебарды.
Старинов сразу охолонился. Нашарил в потае подклада рясы новенький серебряный шиллинг и звякнул им о кирасу стража. Тот помотал головой. Макар достал еще два шиллинга, уронил их в раскрытую руку стражника.
– Вот так надо делать, поп! – поучительно сообщил страж. – Зато со своей женой поговоришь на свободе. Куда тут убежишь?
И отомкнул калитку.
Макар выскользнул наружу, прижался к стене, рядом со стражем, выглядывая Катерину. Действительно, убежать из каменного мешка возможности не имелось. На поле возле эшафота стояло в каре не менее двух сотен алебардистов и конников.
Что-то теплое ткнулось в губы Макара. Он узнал губы Екатерины и обнял маленькую, худенькую женщину. Она плакала и совсем невразумительно что-то говорила на своем картавом языке.
Какой случай привел ее сюда? Соскучилась, али денег стало надобно?
– Любовь, – задумчиво сказал страж чугунной калитки. – Я знаю.
Он махнул рукой и отвернулся.
– Макара! Макара! – твердила счастливая женщина Катарина.
Макар осторожно потряс Катарину за плечи.
– Макара – потом! – строго сказал он. – Сначала запоминай вот что! Возьми деньги, и завтра с утра найми кэб…
Рядом бесновались, орали и плакали заключенные из каземата Макара. Своего голоса не услышишь.
Макар опять залез в потайной карман
– Я говорю – по-русски, – проорал стражу Макар, – а она только по-вашему понимает. Дай отойти на пару шагов. Орут тут, мешают.
Страж кивнул и наклонил алебарду. Ее острый конец указывал, куда можно отойти для разговора.
– Возьми деньги… Найми кэб. И поезжай на южную дорогу. В пяти милях от города будет таверна «У подковы». Спросишь Осипа Непею. Повтори!
– Найду! И найду Осипа, который не пьет! – повторила Катарина.
Макар наклонился к ее лицу, крепко обнял тонкое тело и стал осторожно целовать лицо, губы, шею этой весьма храброй женщины. Прийти в Тауэр накануне казни не каждый мужик возжелает. Даже за деньги. А тут – женщина!
Стражник поднял алебарду и сказал на непонятном для Катерины языке:
– Аллес!
– Гут! – ответил ему Макара. – Ду бист зер гут зольдат!
Катарина скрылась в тумане, совершенно заполнившем Тауэр.
Глава двадцать первая
Ранним утром, в воскресенье, когда негласно начался праздник ритуального убийства властвующей английской особы, постельничий разбудил графа Эссекса довольно грубо.
– Особый гонец из дворца, особый гонец из дворца!
Граф отпихнул ногой в дырявом чулке своего постельничего, накинул халат, сунул ноги в шерстяные носки, провел по лицу мокрым полотенцем, ловко подставленным слугой, и вышел из спальни сразу в кабинет, через потайную дверь.
Посреди кабинета стоял не особый гонец из дворца. Ровно посередине рисунка дорогущего персидского ковра лениво счищал золоченой шпорой левого сапога липкую грязь с правого сапога личный гофмейстер королевы Елизаветы!
Его явление означало для графа либо Тауэр, либо продолжение спальных утех королевы.
Гофмейстер протянул графу узкий, золоченный по краям лист плотной бумаги.
– Извольте, граф, прибыть в Тауэр. Не позднее полудня, – сказал гофмейстер.
Притопнул правым сапогом, сбил все же с него грязь, чуть наклонил голову и пошел вольным шагом к выходу из кабинета.
Граф Эссекс ничего не мог понять. Приглашение в Тауэр на бумаге с золотым обрезом? Он уронил бумагу на стол, сунулся в буфет и прямо из горлышка выпил чуть больше пинты кислого испанского вина. В голове перестало шуметь.
Лорд развернул пригласительный лист:
«Дорогой граф! Разве не Вы подсказали мне вернуть древний обычай в нашу страну? Мы исполним его, по Вашей подсказке, как раз сегодня в полдень. Ваше место – справа от меня. Елизавета».
Это приглашение, его тон и личная, не всякому демонстрируемая подпись королевы, возвестили графу Эссексу, что полоса холода между ним и королевой отступила и снова начинаются жаркие денечки!