Золотое дно (сборник)

Личутин Владимир Владимирович

заново узнавал и свою, чтобы отныне не забы вать ее.

Почему так случилось с материной судьбой, что, когда

люди шли от горечи к радости, мать жила от горечи к

горечи? Ведь где-то были истоки этих постоянных не­

счастий, и он силился найти их, обращ аясь заново к

детству.

В углу заулка у неподатливых сучкастых чураков,

развалить которые у матери, наверное, не хватало сил,

стояли зачернелые санки с обгрызенными копыльями и

лохматыми березовыми обвязками по передку.

Полозья

почернели и ссохлись, раздались в стороны, и самые

231

горцы их тронул зеленый лишай; они уже давно не

нужны, эти чунки, и, может, только мать нрижаливает

их, или руки у нее не доходят, чтобы развалить на дро­

ва, вот они и сутулятся, мокнут под дождем, поставлен­

ные на дыбки.

Когда-то с дровами было туго и слезно, на них уби­

вали последние силы, и Гелька с матерью таскались за

дровами в дальний лес, до которого шли километра три,

а потом надо было забираться вглубь, по пояс утопая

в январском снегу. Без мужика в доме топоры были ис­

туплены, и мать тю кала в деревину через силу, часто

ругаясь, проклиная бога, и глаза ее были жестокими в

ледяной занавеси обмерзших ресниц. Она валила дере­

во по-бабьи, нагнувшись напряженно к березе, часто

поправляла осыпанный снегом плат, а топор то и дело

выскальзывал из обледеневших рукавиц, тонул в снегу,

оставляя за собой только сизую глубокую норку. Мать

вздыхала, отыскивала топор, потом долго терла щ ерба­

тое лезвие, тоскливо оглядывалась на холодный з а ­

стывший лес, на бесконечное мелькание мрачных де­

ревьев, уплывающих в калтусину*.

Д рова были сырые и непокладистые, и Гелька во­

лочил их через силу, отступая спиной к чункам, он ча­

сто оступался и падал.

Потом они наваливали каменные корявые деревины,

которые никак не хотели умещаться на чунках, перевя­

зывали хрустящей веревкой, впрягались в петли, обми­

ная их на плече, чтобы не так резало, всею тяжестью

опадали вперед и долго топтались на месте, оскальзы ­

ваясь в снегу. Мать сердилась, со злости пинала коря­

вые дрова, больно ушибая ногу, и начинала причитать

и раскачивать чунку, чтобы оторвать примерзшие по­

лозья. И когда, надсаж иваясь и хукая всей грудью,

они наконец выползали на твердую дорогу и за ними

тянулась глубокая снежная траншея, это было как бы

маленьким праздником, мать даж е улыбалась, забы ­

вала на миг о своем вдовьем горе, прижимала Гельку

к себе и что-то говорила ласковое и непонятное просту­

женными губами. А Гельке было до того хорошо —

ведь

для него это была пусть и тяж елая, но пока еще иг­

р а ,— до того хорошо, что он даж е распахивал паль-

* Калтусина

— низкое место, поросш ее кустарником.

232

тушку, чтобы выбить из нее пар и пот, но мать сразу

начинала ворчать, и, боясь осердить ее, Гелька ластил­

ся и говорил по-мужичьи, широко расставляя ноги и

строго глядя из-под обмерзших бровей:

— Ну пошли, што ли?

— Ой ты, работничек мой! Яичко ты воробьиное,

конопатое.

— Я не яичко...

— Не-не, не яичко. Ты последышек мой. Ой, жив бы

отец был, разве мы бы так нынче убивались? — сразу

жалобилась мать.

— А мы не хуже других живем. Нам пенсия за п а­

пу идет.

— Д а как не хуже-то... Мне вот тридцать годочков,

я бы еще пожить хотела, а вас шестеро. Ой, дура я,

дура, зачем на нищету вас плодила только! А все он,

все он: хочу, говорит, много детей. А сам и с войны не

пришел.

— Он ведь погиб, мама. Ты за что его ругаешь?

— А знатье такое дело, так нечего было детей

иметь.

— М ама, папа-то насовсем погиб, ты чего это?

— А мне-то заживо подыхать? Не могу я, до ручки

дошла, все во мне болит.

— М ама, пойдем, — жалобно упрашивал Гелька,

боясь нарождающегося внезапного гнева. — Мы тебя,

мамушка, всегда слушаться будем. Ну не надо, м ам а.—

Гелька пытался с разбегу, насколько позволяла его ве­

ревка, стронуть санки, но они откидывали его назад,

а он снова разбегался сердито и опять отступал, повто­

ряя: «Ну, мама, пойдем».

Мать нерешительно еще топталась, раскачивалась,

чтобы оторвать полозья, потом сани трогались, сразу

становилось потно и надсадно, все проваливалось куда-

то, кроме скользкого обмылка дороги. И только слыш­

но было Гельке, как, напрягаясь, кряхтели копылья

саней, словно маленькие живые человечки под тяжкими

от мерзлой воды деревами, да жестяно хрустела мами­

на юбка и каменно погромыхивали подошвы по ледя­

ной дороге...

И опять почему-то Геле стало ж алко не себя, а мать.

Он снова вспомнил ее, маленькую и сухонькую, с баг­

ровыми запястьями рук, с раздавленными пальцами,

233

постоянно больными от коровьих сосков, с серыми пе­