Золотое дно (сборник)

Личутин Владимир Владимирович

почернел и распарился от жары.

...На все воля своя. Вот и над человеком свой зверь

нашелся, а уж, кажется, сколько медведей взял Коляня

Петенбург, при нужде и с топором хаживал наодинку,

а тут сплоховал от звериного коварства.

Ельник помельчал, заскорузло разбежался в сторо­

ны, открывая мшистую раду, в лицо дохнуло сыростью,

культи стали проваливаться по самый пах, и кочкарник,

повитый голубельным кустом, хлестал Мартына в лицо.

Сначала морошка

была редкой, прятала свои загорелые

личики под толстый мохнатый лист, а чуть далее, где

голубельник притих и склонился к самой болотине,

словно бы смиряя гордыню,— там будто солнечный луч

пролился на кочки, густой и ядреный, да так и застыл.

Столько было морошки, что и ходить не надо — садись

и собирай, да такая крупная, что твой грецкий орех, и

сквозь нежную мякоть уже янтарно светилось обрадев-

шее жизни зерно. Такую морошку не едят — ее пьют,

прохладную, как погребной квас, и терпкую, словно

брага, которую льют в себя стаканами и поначалу не

пьянеют вроде, а только все больше и больше отчего-то

хочется пить ее, и незаметно шалеет голова, идет кру­

гом, и ты уже не знаешь себя, не чувствуешь,

130

но видишь, что все вверх тормашкамикругом,

и тогда успокоенью понимаешь, что ты лежишь где

бог постлал — там и смыкай глаза. Другой как на боло­

то вырвется, так сначала сам от пузы наестся, навалит­

ся на ягоды, а уж потом вспомнит и про дом, и про

наказы жены или матери, да только собирать-то уж не

та охота: пьян, сыт, нос в табаке; посидит на кочке,

посмаливая табачок, и морошки снова не прочь отве­

дать, ибо эта ягода не приедается, она впитывается в

тебя, будто солнечный свет.

Но Мартын не из тех мужиков: редко когда на боло­

те ягоду бросит в рот — тут словно бы кто озадачивает

его, план дает: вот к такому-то сроку заполни посуди­

ну, и он, сердешный, рад стараться, язык на плечо, и

хоть трудно тянуть ягоду заскорузлыми пальцами —

иная и лопнет, обливая ладонь липким соком,— но мно­

гих искусных собиралыциков настиг бы он, если бы

оказались рядом. Кажется, одному куда спешить, никто

не гонит, никто ягоду из-под носа не выдернет — соби­

рай себе как бог на душу положит. Но Мартын вывер­

нул из пестеря ведерный туес, костыльки воткнул, где

повыше было, на них сверху брезентовый кожушок на­

кинул — получилось вроде флага, и пошел, вернее по­

полз по болоту строчить морошку — только медвежье

сопение прокатилось по еловой

раде. Мартын ничего

лениво делать не умел, Мартыну нужен азарт, ему

нужно себя раззадорить, чтобы любая работа, даже са­

мая занудная, стала удовольствием, чтобы тело отмяк­

ло, душа не томилась и кровь легче струилась по жи­

лам, а для того и надо сначала заспешить-заспешить,

чтобы потом насквозь прошибло, тогда и забыться в

легком угаре.

Словно с похмелья очнулся, когда увидел, что туес

полон, зрелая морошка осела под собственной тяж е­

стью, и внизу сейчас наверняка с ладонь густого сока,

и влезло в посудину не ведро, а добрых полтора. При­

давил туес сверху крышкой, просунул в пестерь, прила­

дил удобнее к спине и снова почувствовал, как стран­

но сегодня слаб он, и такого вроде бы с ним еще не

приключалось. Пот, холодный и липкий, омыл спину, ру­

баха прилипла, и стало как-то не по себе, противно и

страшно: почудилось, что делает последний шаг и по­

следний вздох. Даже простонал неожиданно для себя,

131

словно подрубленное дерево скрипнуло от боли, и, глу­

боко проваливаясь в моховину костыльками, поволок

изношенное тело.

С долгими перекурами, сося вересковую трубочку,

добрался Мартын Петенбург до лодочки, с туманной го­

ловой и гулким, куда-то пропадающим сердцем, оттол­

кнулся от берега, вяло дернул шнур. Мотор чихнул и

замолк, и тогда, свирепея на себя, на свою усталость,

па раскисшее сердце, на нетерпимую боль в пахах, М ар­

тын рванул шнур — мотор дернулся, забурлил, толкая

легкую лодочку, пестерь с ягодами пополз и упал на

днище, где тусклыми блестками скопилась подкисшая

вода.

Голова была словно бы забита ватой; непослушными

руками неловко снял обороты, наклонился, чтобы под­

нять пестерь, и невольно как-то правой рукой убрал газ.

Мотор поперхнулся и подавился. Мартын еще ругнул

тоскливо себя, мол, вот разварня какая — ничего те­

перь толком и сделать не может, и права была Анисья,

что не пускала в лес: сидел бы старый хрыч у порога,

да не совался вон, людей бы добрых не смешил.

Так чертыхался в душе Мартын, подволакивая к се­

бе тяжеленный пестерь, а было неловко тянуть, кул­

тышки оскальзывали по нашивам бортовины, и не во

что было опереться. Петенбург, досадуя, рывком подал

пестерь к себе, и что-то так мучительно и нетерпимо