Золотое дно (сборник)

Личутин Владимир Владимирович

зажгло в груди, и воздух загустел — не продохнуть, не

напиться им. Брови удивленно вздернулись, открывая

поголубевшие печальные глаза, и с этим удивлением в

лице Петенбург осторожно обвалился на заднем уножье,

удобнее приладив голову и словно бы собираясь уснуть

тут. «Ничего, ничего,— успокаивал он себя вслух, шеве­

ля деревянным языком,— тихо-тихо — до дому, там

Анисьюшка вылечит. У нее добрые руки — вылечит...

А умирать-то бы и погодить нать... Вот и сон...

Пожить

бы еще, не нажился... Вот и сон в руку... Анисьюшка

подымет... Анисьюшка подымет...»

Лодочка тихо скатывалась вниз по реке, небо закру­

чивалось— и вдруг, стремительно сорвавшись, косо

пошло вниз: все закружилось в голове Петенбурга, и

ему почудилось, что он взлетел свободно и легко, раски­

нув руки. Он летел вдоль голубого купола, словно при­

вязанный к спасительному концу невидимой нити, воз­

132

дух стремительно обтекал лицо и оставался где-то да­

леко позади крошечными прозрачными облачками, буд­

то там застывало его дыхание. «Господи, как хорошо-

то!.. Как хорошо!»— закричал Петенбург, видя под со­

бой такую знакомую и милую его сердцу землю.

Тихо скатывалась вниз лодочка, губы Мартына еще

шевельнулись и затвердели на выдохе, а глаза под

удивленно вздернутыми бровями сохраняли еще недав­

нюю радость, и что-то живое напрочно закрепилось за

остывшей стеклянной голубизной.

Тихо скатывалась вниз лодочка, потом ее засосал

прибрежный осот, листья куги обволокли смоленые бор-

товины, и река, похлопывая о днище, бежала все даль­

ше. Рука Петенбурга свалилась в воду, и меж пальца­

ми, похожими на коренья вереска, засновали серебри­

стые прозрачные мальки.

14

Герман был непривычно задумчив и скучен. Он си­

дел, опершись спиной о теплую бревенчатую стену, слов­

но бы дремал с открытыми глазами; потом через силу

стянул резиновые, отпотевшие изнутри сапоги и с ви­

димым удовольствием раскинул по земле ноги.

— Где База-то?— наконец, спросил Сашка. Ему на­

доело играть в молчанку.

— Паразит он...

— Может, еще ничего? Он ведь хороший.

— Паразит он... Ты иди лучше уху завари.

Герман ушел в избушку, повалился на нары, заки­

нув за голову бугристые тяжелые руки, сторонне огля­

нулся вокруг и снова подумал: «До осени досижу на

тоне и уйду в море — тоска тут». Прямо перед глаза­

ми, позади нар, стоял деревянный тесаный столб, под­

пирающий потолок. Столб за многие годы был изрублен

и исписан, на нем оставили пометы свои все,

кто ко­

гда-нибудь сидел на стане Кукушкины слезы. Есть сре­

ди них и подпись Санахи Коткина, вырезана ножом

угловато и глубоко, до самой срединной мякоти; сейчас

она побурела от времени, словно окрасилась луковым

настоем: САК — Санаха Коткин. Знать, расписался

еще до той страшной истории, ибо и подпись звеньевого

133

Мишки Чуркина тут, сбоку, наискосок оставлена каран­

дашом и сейчас едва видна — какая-то мелкая канце­

лярская завитушка. И вот уйдет Герман Селиверстов на

СРТ, и уже никто не будет знать, что случилось здесь

много лет назад, никто, и подписи эти станут странными

непонятными письменами... Попробуй разобрать, что

САК — это «Санаха Коткин».

Пять лет плавал на СРТ, деревню не навещал, но

вдруг вернулся совсем, молчаливый и угрюмый; люди

поговаривали, что, когда Санаха пришел с рейса, то по

дороге в Архангельск, дескать, его ограбили — взяли

большую сумму денег, и после того он стал якобы за­

говариваться. Первое время к нему приглядывались, в

разговоре старались не вспоминать море, не касались

заработков; но в речах Санаха был как все, сам и на­

просился на тоню Кукушкины слезы, сел туда звенье­

вым; а Герка Селиверстов в том году промышлял на

соседнем стане, самом дальнем, и когда приходилось

бежать домой, то невольно останавливался у Санахи

Коткин а.

Санаха заискивающе глядел на Германа, он как-то

похудел и обородател по самые скулы, и глаза в тем­

ных провалах лихорадочно светились. Герман изредка

поглядывал за Санахой и чувствовал себя в чем-то по­

винным, словно бы это он обокрал мужика, или чем-то

обидел, или отнял свободу, которой не вправе распоря­

жаться. Он не мог выносить заискивающего Санахиного

взгляда, и потому старался бывать реже на соседней

тоне, и, возвращаясь в Вазицу, стал обходить Кукушки­

ны слезы ночью, чем удивлял своих напарников. О каза­

лось, что тайну, которую взвалил на себя Герман до­

бровольно, не так-то просто хранить. Но вскоре все раз­

решилось само собой: в тот же сезон, на переломе ле­

та, Санаха Коткин ушел с ружьем в лес, а нашли его

уже следующей весной. Но Герман и поныне, порой за­

думываясь над странной гибелью, не мог понять, а что

же понудило мужика вернуться сюда, на тоню Кукуш­

кины слезы, и рядом с нею, в березовой рощице, уйти