Золотое дно (сборник)
Шрифт:
Гелю в высокой загрубелой траве.
Геля лежал в ней, словно в озере, рубашка намок
ла, холодный озноб охватил тело; падая с черемуховых
сизых листьев, звонко дончала капель. Геле стало труд
но дышать, пекло в горле и чудилось, что он сейчас
кончится здесь и никто не найдет его. Этой мысли он
испугался неимоверно и, цепляясь за скользкие корне
вища, выполз на глинистую тропу. Сквозь вязкое со
знание, как сквозь стену, услышал музыку, чей-то воз
бужденный
ся встать, скрежеща зубами, но злая торжествующая
сила опрокинула его на землю. Он еще ощущал, когда
прояснилось сознание, что его тащат по мосткам две
девчонки-соседки и ноги его, почему-то босые, тянутся
по деревянным плахам и цепляются за каждый выступ,
как ноги покойника. На себя Геля смотрел будто со
стороны, словно на другого человека с его обличьем, и
этот, другой, вдруг начал плакать и жаловаться девчон
кам: «Я ее люблю, а она меня нет. Я люблю ее, вы
слышите?!»
...И вот через тринадцать лет после того позора он
встретил Тальку снова. Раньше как-то все не удавалось
увидеть ее, да и не было особой охоты. Правда, Чуди
нов из десятых уст знал, что Талька вышла замуж за
Шурку, он, кажется, начал пить и даже частенько бил
жену, и, говорят, что Талька будто бы засадила мужи
ка на пять лет, а потом подала на развод. И сейчас,
увидев ее, Геля ничего не испытал в душе кроме неко
торого любопытства, неловкости от встречи и смуще
ния.
Но зато до боли пронзительно почувствовал Геля,
как стремительно идет время, и впервые за многие го
ды его посетила внезапная мысль, что все неизбежно
гтапеет и уходит напрочь и безвозвратно: вот и дела
Спири нет, и бабы Мани, и бабы Натальи, и может
случиться однажды, что, подойдя к знакомой лвери
родного дома, увидит он на ней ржавый от дождей за
мок, а па трех у з к и х оконцах — косые почерневшие
доски.;
164
услышал явственно ее голос и почувствовал вину перед
ней, наверное, совсем остаревшей и маленькой. И стало
неловко и стыдно, хоть поворачивай назад, на аэро
дром, чтобы не попадаться на глаза, не выслушивать
справедливые упреки, да что говорить — сам-то он ка
ков: хоть бы в месяц десятку матери послал, а нынче
и телеграммы не дал ей. А надо бы, ой как надо хоть
платьице в подарок иль тапочки какие: вон теперь са
поги резиновые с байковой подкладкой
бы ей осенью в город ходить, а то грязища непролаз
ная. Иль, на худой конец, ну раз забыл подарок купить,
так деньгами бы на стол положить, мол, это мама тебе
на конфеты, траться, не жалей, но и этого позволить
себе нельзя, потому как поистратился за последние
дни, сколько денег ухлопал. «Но ничего, ты подожди
еще немного, мама, только наберись терпения, и все
будет иначе...».
3
Геля не пошел угором, а свернул через улицу к
тропке — мимо дома Калининых да через огороды
(этой дорогой куда ближе) •— и неожиданно натолк
нулся на дядю Кроню Солдатова: тот сидел на крыль
це хлебного магазинчика, весь распаренный, почти бу
рый, и растирал босые ноги. Рядом с дерматиновой
хозяйственной сумкой лежали новые лакированные
туфли с круглыми носами. Геля неделей раньше видел
подобные в городе и приценялся даже, но смелости
не хватило взять, вернее недостало денег.
— Дядя Кроня? — еще не веря глазам своим, ра
достно и растерянно воскликнул Геля.
— А, это ты, — сказал дядя Кроня Солдатов, слов
но вчера только расстался с племянником. — Вот грех-
от какой. Баба заставила туфли надеть, прямо прину
дила. А с има много не наговоришь: ты ей слово, а она
тебе десять в ответ, да еще в слезы кинется, тюх-тюлюх.
Вот пристала: «На люди едешь, не назем возить, боль
шие начальники тебя на бюро будут заслушивать, а ты
как гопник с большой дороги». Теперь и смучился с ее
башмаками, тюх-тюлюх, — почему-то виновато, словно
165
танного вида, оправдывался дядя Кроня, незаметно
пряча бурые от жары ступни с разросшимися, сплюс
нутыми пальцами в прохладные расщелины мостков.
Он так и стоял перед Гелей, перебирая, будто взве
шивая, пыльные туфли, а парень словно впервые уви
дел дядю, и до того показался он родным и солнечным,
что захотелось обнять его и прижаться к колючему се
ребристому подбородку. Геля ухватился за дядю Кро-
ню, как за спасительный якорь, и поволок его глинис
той тропкой меж картофельной ботвы, а тот упирался,
но мешали ботинки, да дерматиновая сумка, да вель
ветовая куртка на сгибе руки — все это куда как ме
шало дяде Кроне, и он невольно подчинился племян