Золотой характер
Шрифт:
— Эка вымахала, зеленая дура, — бормотал научный сотрудник, приподнимаясь на носки и пытаясь увидеть дорогу. — Словно сам черт ее на дрожжах поднимал. Упаси бог, если эта кукуруза из раздольнинского совхоза. Прощай тогда диссертация, ученая степень, и вообще полетит все к шутам собачьим.
Предпринимая отчаянные попытки выбраться из кукурузы, Скорняков-Ухватов поворачивал вправо, влево, лез напропалую назад, но нигде не было видно ни куста, ни деревца, только знойное небо над головой да безмолвию парящие степные коршуны над землей.
Скорняков-Ухватов несколько раз пробовал кричать, звать на помощь, но на голос его никто не отзывался. Лишь где-то по соседству испуганно попискивали суслики да жужжали пчелы.
«Ах,
Между тем наступила ночь. На зеленые кукурузные листья упала прохладная роса. Низко над землей повисли крупные звезды. Скорняков-Ухватов попробовал сориентироваться по звездам. Однако познания вселенной у него оказались настолько малы, что вскоре он перепутал все светила и с ужасом заметил, что на небе вдруг оказалось три Большие Медведицы, четыре Венеры и даже две Луны вместо извечно одной.
В полном изнеможении повалился он на кукурузные стебли, подложил под голову портфель с тезисами диссертации, попытался уснуть. Но это оказалось не так-то легко. В голову неотвязно лезла мысль о защите диссертации. Там, в клубе совхоза, за столом сидит комиссия, и зале полно публики. Все волнуются, ждут, а он беспомощно лежит здесь, в зарослях кукурузы. Убийственная досада сжала сердце Скорнякова-Ухватова. Он вскочил на ноги и, с яростью ломая кукурузные стебли, ринулся снова вперед.
…На рассвете научный сотрудник почувствовал страшные рези в желудке. По всему животу катились громовые раскаты. Никогда еще не хотелось есть так, как теперь. Кажется, сжевал бы собственный портфель, проглотил целого барана. Но, увы! Портфель был сшит из кирзы, а о жареной баранине можно было лишь помечтать.
Скорняков-Ухватов тщательно обшарил все закромки портфеля, вывернул все карманы, но нигде не оказалось ни крошки. Запах некогда лежавшей в портфеле селедки лишь еще пуще расщекотал железы и вызвал полынно-горькую слюну.
«Что же делать? Как быть? — терзал себя вконец проголодавшийся ученый муж. — Хотя бы изловить, какую птицу, найти съедобную траву!» И вдруг он увидел прямо над головой толстые кукурузные початки, аккуратно завернутые в желтоватые листья. С жадностью набросился на них. Обгладывал початок за початком, ел с волокнами и без волоков, со стержнем и без стержня.
Наевшись досыта, Скорняков-Ухватов снова двинулся на поиски запропавшей дороги. Теперь он чувствовал себя гораздо бодрее. Острые рези в животе прекратились. Мучила лишь жажда. Во рту все пересохло. Губы потрескались, голос осип. Ему то и дело мерещилась речка, морской залив. Он встряхивал головой, но перед глазами были по-прежнему синее небо да буйная зелень предательской кукурузы.
Вторые сутки безуспешных поисков выхода из зарослей кукурузы окончательно подкосили силы Скорнякова-Ухватова. Идти он уже совсем не мог, а лишь помаленьку полз на четвереньках. О защите диссертации уже не мечтал. Теперь единственной целью его жизни было неодолимое желание спастись, выбраться из кукурузных дебрей. Но как выбраться? Что предпринять? Идти дальше невозможно. Болят руки и ноги. Наломать кукурузных стеблей и сложить копну, чтоб с нее сориентироваться, нет сил. Неужели вот так и придется погибнуть в зарослях кукурузы? Придут через месяц комбайны, скосят растения, и обнаружат люди в сухих будыльях скелет научного сотрудника Скорнякова-Ухватова. О, какой ужас! Какой позор! Но что же делать? Как быть? Остается единственное средство: разжечь костер и тем самым дать знать о себе. Но из чего разжечь? Вокруг нет ни единого сухого стебля, ни листка. А что, если?.. От неожиданно возникшей страшной мысли Скорнякова-Ухватова бросило в пот. Волосы стали дыбом, и он даже почувствовал, как шляпа поднимается на голове. «Это ужасно! Это
Скорняков-Ухватов дрожащими руками извлек из портфеля пухлую трехкилограммовую рукопись, нащупал в кармане спички, закрыл глаза и печально прошептал:
— Прощай, несчастный плод моего труда! Прощай, неспетая лебединая песня!
Сухо чиркнула спичка, хрустнул скомканный лист, и научный трактат о невозможности произрастания кукурузы на целинной земле запылал огромным костром.
…Через час заблудившегося кукурузовода Скорнякова-Ухватова обнаружила поисковая партия школьников совхоза. Научный сотрудник стоял на пепелище измученный, обросший бородой и тихо, по-детски плакал.
Рисунок Ю. Черепанова
— В вопросах сельского хозяйства у меня котелок варит!
А. Вампилов
УСПЕХ
На этот раз мне предстояло сыграть негодяя. По ходу действия я должен был отказаться от матери, спекулировать шикарным бельем, клеветать, двурушничать, вскрыть два сейфа и обмануть нескольких девушек. В конце пьесы за мной приходили сразу три милиционера. Мой герой был такой мерзавец, что я сам сомневался в его правдоподобии. Но меня марьяжили на эпизодических ролях, а тут наконец дали солидную роль. Режиссер долго ко мне присматривался и вдруг сказал: «Из вас, по-моему, выйдет незаурядный подлец». И вот — роль моя!
Кому не нужен успех? Артистам он нужен в особенности. Без него артист чахнет, становится завистником и интриганом. Мне же — молодому, начинающему — успех нужен как воздух.
За два дня до премьеры я ходил по комнате и твердил свою роль. В двенадцатом часу пришла Машенька, наш декоратор. Она слушала меня за дверью и вбежала в мою комнату, смеясь и аплодируя.
— Браво! Браво! Ты бесподобен! Ты страшен! Браво… Только, знаешь, слишком уж… Твой герой — такое чудовище, что как-то… Бывают ли такие в жизни? Вечно тебе дают черт знает что! То проезжий, то прохожий, то хулиган, то пижон, а теперь — что-то умопомрачительное… Но хватит. Собирайся, тебе надо проветриться.
Глядя на Машеньку, на ее поблескивающие глаза, веселые лучистые волосы, слушая ее щебетание, я забываю все заботы и думаю только о том, как я счастлив. Машенька — моя невеста.
— И вот что! Приехала мама. Не отвиливай. Ты должен с ней познакомиться. Она хочет тебя видеть. Так что, живо!
Я не сопротивлялся. Был отличный день, и мне самому хотелось прогуляться по городу. Я надел галстук, прихватил пальто, шляпу, и мы выбежали на улицу. Ночью падал снег, но к обеду он почернел и подтаял. Было тепло, и, хотя был ноябрь, все очень походило на весну. Я бережно держал Машенькин локоть, и не все ли равно — осень ли это была, весна ли — я был счастлив. Хотелось выкинуть что-нибудь легкомысленное и веселое.
— Ты будь вежлив, — говорила Машенька, — старайся показаться солидным, рассудительным. Тебе это ничего не стоит — ты артист. Что-нибудь соври.
— Как! Еще одна роль? И, кажется, роль скромного, заведомо положительного молодого человека. Машенька, пожалей меня, я этого не репетировал.
Я уже представлял себе все неизбежные неловкости, заминки, паузы, как вдруг меня осенило… «Сыграю-ка я перед мамашей своего негодяя, — подумал я, — а потом объяснюсь. Будет весело, непринужденно, заодно прорепетирую и посмотрю, как оно — на свежего человека».