Золотой козленок
Шрифт:
Жульдя-Бандя спустился вниз. Бесцеремонно вторгся в райские заросли, сокрывающие желанную пещеру. Прильнул губами к соску. Фунтик что-то промычал, будто выказывая недовольство. Вибрирующими движениями пальца стал тревожить клитор. Зинаида в полусне инстинктивно раздвинула ноги. Жульдя-Бандя, не церемонясь, залез на неё.
Поправ членом трусики, вторгся в райские владения. Пьяная полусонная женщина хаотичными движениями таза выказывала своё непротивление и даже желание. Справившись с нехитрыми обязанностями человеческого самца, бродячий Казанова снова залез на вторую полку. Алкоголь и усталость стреножили веки, и
Глава 4. Гастролёры в Северной Венеции - городе белых ночей
…Северная столица с южным гостеприимством встретила гастролёров. Голубое небо с редкими огрызками рваных туч, жаркое летнее солнце, с нетерпением разгорячённого любовника раздевшее холодных, меркантильных, практичных питерчанок, приняли незваных ветреных гостей.
Попутчицы, в объятиях любящих мужей, растворились в людской каше. Оставили о поездке лишь нечаянные воспоминания, чтобы в старости потчевать проклятую ненасытную ностальгию.
На выходе из вокзала на друзей напала дружная стайка пожилых сограждан с предложением гостиничных услуг на дому, при этом, непременно, в самых живописных районах города. Ушлые и хитрые квартиросдатчики умудрялись свои трущобы времён царя Гороха, с деревянными перекрытиями, сдавать, наделяя их сомнительными историческими ценностями.
Отъявленному грузину или лицу с явно выраженными коммунистическими взглядами предлагалась квартира, в которой якобы молодой Коба, а впоследствии - отец всех народов, слава богу, от любви платонической, возглавлял русское бюро ЦК РСДРП в 1914 году.
Женщины бальзаковского возраста клевали на Шаляпина, Есенина, Ахматову. Евреи, независимо от возраста, не клевали даже на Троцкого. Они с холодным равнодушием сбивали цену до пределов, ниже которых постояльцы становились уже в убыток, в отместку гарантируя чистоту и порядок…
Друзей, вклинившись, разъединил юркий старичок с маленькими хитрыми бегающими глазками. Он был высохший, как омертвелые ветви клёна. Создавалось впечатление, будто он живёт три дня в неделю: по понедельникам, средам и пятницам, остальные существует или делает вид, что живёт.
Старик никогда не был женат, и его мнение о женщинах было идентично мнению миллионов холостяков. До той поры, пока одна из них не становилась хозяйкой в его доме.
– Джентльмены обременены поисками жилья?!
– взглянув сначала на одного, затем на другого, безошибочно определил он.
– Да здесь гостиниц как грибов!
– сходу сбивая ещё необъявленную цену, заявил Жульдя-Бандя, кивнув в сторону дома на площади с огромной вывеской над верхним этажом – «Гостиница «Москва».
– Гостиниц?!
– старик объял каждого недоумённым взглядом, будто соизмеряя величину идиотизма. При этом его маленькая хитрая головка в вопросительной тональности слегка склонилась вправо. Это был профессиональный взгляд следователя, жены, допрашивающей вернувшегося рано… утром супруга, или кондуктора общественного транспорта, поймавшего настоящего «зайца».
– Гостиниц, - подтвердил и Фунтик, утвердив взор на гостинице напротив.
– Для гостиницы, - пояснил старик, почесав тонкими сухими пальцами острый подбородок, - нужны деньги и незапятнанная биография, поскольку каждый индивид фиксируется в реестре и рискует стать… - незнакомец заговорщически хихикнул.
– Сейчас
– Нам бояться нечего, - Жульдя-Бандя честной пролетарской улыбкой обнял пожилого аборигена, запев: - Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути (М. Светлов).
– К тому же у меня дешевле, и ещё, я вам скажу по секрету, - лицо старика покрылось грифом секретности особой важности, - вы мне, конечно же, можете не верить!..
После такого монументального заявления друзья не поверить не могли, и каждый оберегал себя от того, чтобы не рассмеяться.
– Я поселю вас в апартаменты, где в одна тысяча девятьсот восьмом году…
– Родилась Клеопатра?!
– предположил Жульдя-Бандя.
Старик, нисколько не смутившись, продолжал:
– Великий бабник всех времён и народов Гришка Распутин, - указательный палец, с хрустом распрямившись, восклицательно взвился вверх, - имел це-лую, - квартирный магнат с таким воодушевлением переместил руку в сторону Мариинского театра, утонувшего в грациозном великолепии каменных изваяний, словно до этого великий бабник пользовался исключительно половинками, - целую, - напомнил он…
– Марию-Антуанетту…
– Анну Павлову!
– старик победоносно замотылял высохшим, как хворостина, пальцем, будто Гришка Распутин до неё имел ещё и Екатерину Великую.
– Он похитил великую балерину прямо из гримёрки, сразу после исполнения ею Жизели. Но это ещё не всё…
– Короче, папаша, - Жульдя-Бандя дружески определил руку на хлипкую высохшую конструкцию пожилого аборигена, чтобы Гришка Распутин в его апартаментах ненароком не поимел бы ещё и статую Свободы, - мы почти согласны. Осталось выяснить, сколько будет стоить проживание в вашем курятнике времён доисторического материализма? Кстати, - он смахнул с руки тополиную пушинку, - надеюсь, Анна Павлова уже покинула святое ложе? Мой друг плохо переносит старух. Это перешло к нему с детства, когда его покойная бабушка безуспешно пыталась сделать из него человека…
Фунтик, адекватно нанесённому ему моральному ранению, стукнул остряка кулаком в бок.
– Не извольте беспокоиться. Отплясалась давно уже бедная, а вот ложе, на котором происходило великое соитие… - старик ощерил беззубую пасть, - удалось сохранить.
– Бельё тоже?
– съязвил Фунтик, коему надоело слушать весь этот бред.
– Увы.
– Жалко. С детства мечтаю поспать на простынях из-под балерины.
– Оно у вас ещё не закончилось, - язвительно подметил старичок, моргая увеличенными в линзах очков глазами.
Жульдя-Бандя, искренне опасаясь, что хлипкая конструкция пожилого человека может в любой момент рассыпаться, вернул руку, обращаясь:
– Ну так что всё-таки нам скажет музейный смотритель относительно…
– Меня зовут Соломон Григорьевич, - представился квартиросдатчик, не желая в свою сторону двусмысленности.
– Несмотря на некоторые противоречия во взглядах на жизнь, я думаю, мы сможем найти общий язык, - Жульдя-Бандя улыбнулся, утробно обозначив: - «Иудушка Головлёв».
Соломон, всячески оттягивая нелицеприятную процедуру оглашения приговора, повёл друзей по переходам через площадь, орошая эпитетами архитектурную ценность района, будто те собирались обустроиться у памятника Екатерины Великой.