Золотой крейсер и Тайное море
Шрифт:
«Вот тебе и лавэ!» – улыбнулся Чех. С утра критически неоткуда было добыть на опохмел, а чутье уже подсказало, что тут, скорей всего, и больше выйдет, – «Может быть – гораздо больше!»
Он подошел ближе, присел. Глубоко посаженные глаза поочередно встретились с разноцветным горохом пластиковых глаз.
«Элитные! Кошерные, шо жизнь моя! Где ж вы раньше были?» Покосился по сторонам – вроде никого. Только оводом с раннего утра, кружит вертолет, да, судя по звуку, отъехал последний автобус. Рука потянулась
«Да твою ж налево! Опять эта боговерующая!»
На участке, на противоположной стороне, копалась хорошо знакомая ему старуха. Из тех,что, гляди, и поселится на кладбище – опять красит оградку, десятый, что ли, раз за год? Уловив запах эмалевой краски, Чех скривился – до сих пор мутило после вчерашний сабантуя.
«Где же ты на меня взялась, красавица?» – тонкие губы немолодого мужчины совсем превратились в нить. И угораздило же с ней тогда завязаться! Про что она там качала права?
«Пакет! Пакет ей порвали!» – вспомнил Чех. Не так ей вышел из троллейбуса, не так ее, типа, вперед пропустил. Так разорялась, хабалка, еле отделался!
Чех вернулся к тачке. Старуха, как будто не обратила на него внимания. Он оценил масштабы уже проделанной ею работы. Судя по всему, в ближайшее время дома ее никто не ждал.
– Так и каюкнешься здесь! – проворчал он, ненавидя тянущийся соплей понедельник, ненавидя шумящие в черепе ватные мозги, ненавидя боговерующую, а заодно и вертолет, что как нарочно зудел все ближе и настырней.
Услышав за спиной голос, старуха отреагировала. Распрямилась, прохрустела позвонками. Сообразила, что кроме них вокруг никого, и сказанное относиться к ней. Щурясь, отсканировала подозрительного молодого человека с ног до головы. Потом с головы до ног. Снова с ног до головы.
– А ты, значит, тут и обитаешь?– спросила старая женщина низким тембром, благодаря которому регентша кладбищенской церкви определила ее в пару к басу Николаю.
Она узнала нехристя. Отец Вячеслав, тутошний настоятель, объявил на минувшие субботу и воскресенье сбор благотворительности для интернатских – как много их теперь стало! – а этот вот, давеча, на конечной остановке, чуть не порвал набитый внучкиной одеждой пакет.
– Мамаша, я кладбище на ночь закрываю, Вы или уже закругляйтесь, или вид на жительство у нас оформляйте!
– Какой вид? Какое жительство?
– Да вот именно – какое Вам, мамаша, жительство? Вам бы уже пора и честь знать! Жить, как говориться, хорошо…
Лицо старой женщины изменилось. Так хорошо шла Иисусова молитовка, так благодатно было под последним летним солнышком, и на тебе! Принесла же нелегкая прощелыгу!
– Вот из-за таких, как ты, Господь посылает скорби для всей страны! Путина на вас нет!
Внезапно над головами
– С Верой Кирилловной бы про тебя потолковать, да жалко же…
– Да пошла ты! – фыркнул он, впрочем, на всякий случай, не выговорив ни одного слога достаточно четко.
Старуха намеревалась сказать что-то еще, но Чех вдруг развернулся, схватился за ручки тачки, не пойми зачем покосился на свежую могилу. И зря. Запоминать место никакой необходимости не было – могила на сегодня была всего одна. Зато старуха мгновенно считала его взгляд, из любопытства подошла ближе, и, теперь уже наверняка заметила его кукол.
«Да хрена там! Венков на них накидаю!» – поджал губы Чех, и нехотя двинулся прочь.
«Только тронь их, я тебе сам вид на жительство оформлю! Вот, прямо под твоей оградкой, и оформлю!» – мысленно пригрозил старухе, чувствуя ее взгляд между лопатками, и смачно харкнул в разноцветную кучу в тачке.
Он прекрасно понимал – уволят, попадись он еще раз, как пить дать – уволят. Эта припаренная, Веруня, скорее всего, кого-то уже и присмотрела на его местечко.
«И, по-любому же – хахаль!»
Она ж, стерва, если надумает – так шустро все проворачивает – опомниться не успеешь! Так что, лучше с этими делами потихоньку, без глупостей! Так-то он никак не призывной, но сейчас хрен что поймешь – будь ты хоть жмур – загребут, еще и сверху чего накинут. Так, чисто из любви.
– Что со страной сделали, шлемазлы! Такая ж цацочка была! – снова сплюнул в кучу цветов, ленточек с позолотой, пакетов, – А теперь иди, жизу свою за них ложи? Да я сам на вас ложил!
Раздосадованный, ненавидя и амеров, и своих, теперь мучился – а они, игрушки эти, реально ли ценные? Или лишнего в голове накрутил? Чего там сходу можно было разглядеть? Остановился потер виски.
«Да нормалек все, нормалек!» – тут же подбодрил он сам себя, – «Кошерные, шо вся моя жизнь! Придем, увидим, приберем!»
Как минимум, есть с чем к барышнику заскочить, а там и…
Через час с лишним, когда он вывалил последнюю тачку, позвонила сама Веруня.
– Ну, что, студент, дерьмецо свое убрал?
– В смысле – свое? – возмутился, и не без достоинства, Чех.
– Мы вроде говорили, что работать теперь надо радикальней?
– Да убрал, убрал…
– Так чего артачишься?
– Вера Кирилловна…