Золотой Крюк
Шрифт:
— Помнится, мне причитается шампанское…
— Я надеюсь, вы не считаете меня дешевой шлюхой? — возмутилась Марина. — Наш проект еще не закончен.
"Ничего себе дешевой", — с неудовольствием подумал Бородянский. — "Пятьдесят тысяч зараз… Да за такие деньги кто угодно хоть к горилле в постель прыгнет".
— Хорошо. Какие новости в "Крюке"?
— Все идет по плану. Цеха построены почти все, многие, кстати, ангарным методом, чтобы потом было легко разобрать. Оборудование завезено. Думаю, к утилизации можно будет приступать недели через две.
— Хорошо. —
Марина в этот момент как раз оценивала на ощупь толщину конверта.
— Вам не кажется, что он слишком тонок?
— Полста штук. Как в прошлый раз.
— Через ваш трест пробежало уже около 3 миллионов долларов господина Жальгириса. То есть около полутора миллионов осело у вас, я правильно говорю? — Марина делала вид, что ей ничего не известно о дополнительной переделке сметы, осуществленной Бородянским. Об этом знал, естественно, Чеботарев, но Марина делала вид, что он перед ней не отчитывается. — Следовательно, я должна была получить 750 тысяч, а пока получила лишь 300 тысяч…
— Не беспокойся за свои деньги, Марина. Они у меня сохранятся надежней, чем в банке.
— Дело не в беспокойстве. Мне нужны мои деньги, и именно сейчас, потому что я планирую сама вложить их в акции якобы существующего завода.
— Для того, чтобы появились акции, завод надо приватизировать.
— А чем, по вашему, сейчас занимается Чеботарев? Вы меня поражаете, Лев Семенович. Неужели вы не разбираетесь в собственных подчиненных, пусть даже бывших? Неужели вы думаете, что Чеботарев со спокойной душой смирится с тем, что мы облапошили его со сметой? Да он уже сейчас исподволь готовит завод к приватизации!
— Пусть себе готовит, для приватизации нужно мое согласие. А я его давать не собираюсь.
— Святая наивность… Мои компаньоны планируют оценить завод примерно в 10 миллионов долларов, если не больше. Иначе зачем, по вашему, там строятся все новые и новые цеха? А оборот "Золотого Крюка" уже сейчас составляет около 4 миллионов долларов, и еженедельно растет. Распоряжаясь такими суммами, они найдут способ протащить через Комитет по имуществу все бумаги, даже если на них не будет вашей подписи. Им и Тщедушный поможет, он деньги тоже любит.
— Деньги все любят, — настороженно произнес Бородянский. Он понимал, что в словах Марины есть логика. Потом его трест, конечно, может обратиться в суд, но это будет все равно, что пытаться догнать улетающий самолет на самокате. Поэтому он стал внимательнее слушать своего новообретенного шпиона.
— Я могу ошибаться, но кажется, у Чеботарева уже есть на примете какой-то клиент, — продолжала Марина, — работа по приватизации в последнее время форсировалась, да и сам он пару раз выезжал на какие-то переговоры, причем без меня. Раньше он так никогда не делал. Все-таки я старший юрист их компании.
— Может быть, он догадывается о нашей связи?
— Не знаю, но скорее, просто перестраховывается. Может быть, не хочет посвящать в это дело Витаса.
— Я могу заблокировать процесс
— Покажите мне, где водятся друзья, которые не отрекутся от вас за взятку в пару сотен тысяч долларов — я с удовольствием тоже прикуплю парочку.
— Почему они решили оценить завод именно в 10 миллионов?
— Это приблизительная цифра. Разумеется, для Комитета имущества будет названа другая — миллиона в 3–4. Они могут оценить завод весьма приблизительно, потому что многих бумаг по основным фондам не осталось даже у Тщедушного. А до архивов вашего треста они добраться не могут. Пока…
— Что значит "пока"? Они что, ищут ходы?
— Я же говорю, вы недооцениваете Чеботарева. У него здесь остались приятели, бывшие сослуживцы. Думаете, никто из не хочет подзаработать? Вот, например, Галушкин, — вспомнила Марина имя начальника отдела, на которого Чеботарев до сих пор точил зуб за отсутствие приглашения на день рождения. — Он, кстати, и в "Золотой Крюк" деньги вложил, и не только он. Так что поверьте, скоро у них будут все цифры.
— Галушкин? Ах сволочь! Да все они сволочи! — разволновался Бородянский. — Мало с меня имеют, что ли? Мне в руки смотрят, эти же руки и обкрадывают… А Чеботарева я и в самом деле недооценил, тут ты права. Думал, что он мелкий подхалим и тряпка, а он, оказывается, со мной в кошки-мышки играть вздумал? Я из него отбивную сделаю, если захочу.
— Меня ваши разборки мало интересуют, — призналась Марина. — И весь этот разговор начала, чтобы объяснить, почему все-таки я хотела бы получить именно сейчас. Я собираюсь вложить их в акции завода, и немало на этом выиграть. Если вы верите в торжество закона, то не смею настаивать, но я то почему должна прогорать?
— Никто не собирается прогорать, разве что ваш разлюбезный Чеботарев. Вот жизнь! Я его из грязи вытащил, а он теперь меня в ней измазать хочет! Ничего… Ты говоришь, у него уже есть кто-то на примете?
— Мне так кажется.
— Выведешь его на меня, — скорее приказал, чем попросил Бородянский.
— Каким образом? Я же говорю, Чеботарев секретничает…
— Придумай что-нибудь. Если понадобиться, я сам отдам завод на приватизацию. И сам же его потом продам. 10 миллионов!
— А что насчет моих денег?
— Так получишь долю в заводе, не волнуйся! Ты же понимаешь, у меня тоже будут определенные издержки!
— Имейте в виду, крошки с барского стола меня не устроят, — предупредила Марина. Она хотела, чтобы Лев Семенович сам стал добиваться от нее помощи в новой афере. Особо трудиться для этого уже было не нужно, Бородянский завелся от одной только цифры, которая могла упасть ему в руки. тем более — в обход Чеботарева, которого он теперь считал почти что своим кровным врагом. Благо, и дочь о том же напоминало разве что не ежедневно. Она наблюдала, как он ходил по кабинету, в действительности напоминая льва, мечущегося по клетке и выжидающего момента, когда можно будет разорвать неосторожно приблизившегося глупого туриста.