Золотой ребенок Тосканы
Шрифт:
— А этот сын Софии, он все еще в деревне?
— Да, конечно. — Паола кивнула, улыбнувшись. — Козимо принял его и воспитал как собственного сына.
— Козимо?
Улыбка исчезла с ее лица.
— Козимо ди Джорджио, самый богатый человек в нашем обществе. У него много земли. Он хотел купить мою оливковую рощу. Он хочет, чтобы ему принадлежали тут все оливковые деревья, а я не хочу продавать свои. Но здесь его уважают так же, как и боятся. Во время войны он был героем, партизаном — единственным, кто пережил устроенную немцами бойню. Ему пришлось лежать среди трупов, притворяясь мертвым, пока солдаты ходили
— Значит, он усыновил ребенка Софии? — спросила я.
Она кивнула:
— Да, мальчику очень повезло. Гвидо и София были бедняками, как и все мы, а теперь Ренцо стал наследником Козимо. Однажды он будет богатым. Богатым и с большой властью в руках.
Я снова очень тщательно продумала фразу, которую хотела произнести:
— Если мне будет нужно встретиться с этим парнем, Ренцо, как мне поступить?
— Если ты придешь в деревню около шести или семи часов, то почти всех наших мужчин можно найти сидящими на площади. Они собираются по вечерам, пока их жены готовят еду. Уверена, они подскажут, где найти Козимо и Ренцо. Правда, с Козимо несколько лет назад приключилась беда — удар…
— Удар? — Это итальянское слово мне ни о чем не говорило.
— Когда кровь разливается и одна сторона тела перестает работать, — объяснила она. — Теперь он ходит с тростью, а Ренцо постоянно находится рядом, чтобы помочь в случае чего. — Она потянулась за полотенцем и накрыла миску, вытирая руки о передник.
— Пичи мы уже доделали? — спросила я. — Помочь вам еще чем-нибудь?
— Пока они готовятся — ничего не нужно. Иди и наслаждайся отдыхом, юная леди.
Я улыбнулась и кивнула:
— Наверное, я прогуляюсь и осмотрю город. Я хотела бы увидеть дом Софии Бартоли.
— Ну, его ты легко найдешь сама. Когда выйдешь на главную улицу, загляни в последний маленький переулок справа. Дом Софии в конце.
— Ее семья все еще живет там?
— Нет. Ее муж так и не вернулся с войны в Африке. Осталась только его старая бабушка, которая умерла вскоре после моего возвращения в Сан-Сальваторе.
Я кивнула в знак понимания.
— И может быть, у меня получится поговорить с мужчинами на площади, — сказала я. — Понятия не имею, найдется ли им что рассказать, но вдруг кто-то из них знал моего отца.
— Может, и так. — Это прозвучало не слишком обнадеживающе.
— А потом, с вашего позволения, я вернусь, чтобы пообедать с вами. Я с нетерпением жду возможности попробовать пичи и кролика.
— Хорошо. — Она кивнула в знак одобрения. — Конечно, приходи к нам. Анджелине будет приятно поговорить с молодой леди. Ей скучно со своей старой матерью. Уверена, ей интересно будет узнать, что сейчас носят в Англии и что за музыку там слушают. В душе она еще совсем подросток.
— Сколько ей лет? — спросила я.
— Почти двадцать, — ответила Паола. — Пора бы уже успокоиться и стать серьезной, как положено матери и жене, а не слушать популярную музыку и мечтать о танцульках.
«Почти двадцать», — подумала я. А мне и в мои двадцать пять лет все еще кажется, что я совсем молода и имею предостаточно времени, чтобы решить, что мне делать с моей жизнью.
Я вернулась в свою комнату и прихватила с собой сумочку и фотоаппарат. Шляпу тоже пришлось надеть — солнце после полудня пекло немилосердно.
Затем
А те старые руины, которые виднелись за лесом, — может быть, когда-то они были замком? Я подумала, что стоит его осмотреть, если я не откажусь от идеи совершить поход по оливковым рощам. Эта мысль заставила меня остановиться и подумать: как долго я планирую пробыть здесь? Если окажется, что никто в городе ничего не знает о моем отце, то какой смысл тут оставаться? Но я подумала о Паоле и ее светлой теплой кухне, и мысль, что здесь я смогу обрести свое исцеление, поразила меня.
Пьяцца [32] в это послеполуденное время была пустынна. Солнце играло на булыжниках и томилось на выцветшей желтой штукатурке городских зданий. Кроны платанов были пыльными, ветви их поникли в изнеможении от жары. Я поднялась по ступенькам и вошла в церковь. В воздухе струился запах ладана, и пылинки танцевали в лучах солнечного света, струящихся сквозь высокие узкие окна. Стены кругом украшали старинные картины и статуи святых.
Я невольно отшатнулась, наткнувшись на алтарь, под которым стоял стеклянный футляр со скелетом, одетым в епископские одежды и с короной на черепе. Наверное, местный святой. Выросшая в скромной англиканской обстановке, я находила католические церкви пугающими, будто в этих местах было что-то от черной магии. Когда из-за главного алтаря появился священник, я поспешно вышла.
32
Площадь (итал.).
Я прогулялась по единственной улице, ведущей от площади. Там обнаружилось еще несколько магазинов и домов, стоявших друг за другом на склоне холма. Кое-где от дороги отбегали переулки, некоторые из них были такими узкими, что я могла раскинуть руки и дотронуться до стен домов с обеих сторон. Ставни всюду были закрыты, спасая обитателей от дневной жары. У одних домов были балконы, украшенные геранью, у других стояли большие глиняные горшки и кувшины, как возле дома Паолы, все с цветами и травами, буйно разросшимися и спускавшимися через края до самой земли.
Улица была пустынна, только в одном месте ленивый кот грелся на солнце. Из домов доносился звон кастрюль и сковородок, там готовилась вечерняя трапеза, где-то плакали дети, где-то по радио передавали жалобную песню.
Когда дома закончились, впереди я увидела лишь небо и зелень. Я свернула в последний переулок справа и оказалась перед домом Софии. Он был больше соседних домов и выкрашен в желтый цвет, но краска выцвела и потрескалась. Двухэтажный дом с балконом, наверное, с обратной стороны открывается прекрасный вид на окрестности. Мне стало интересно, кто живет в нем сейчас, но вокруг царило запустение. Ни гераней, ни цветочных ящиков на окнах. Это зрелище было столь печальным, что я отвернулась.