Золотой ребенок Тосканы
Шрифт:
— Итак, до завтра, синьорина. — Джанни все еще стоял рядом со мной. — В любое время, когда захотите посмотреть на моих овец и мой сыр, приходите и найдите меня, хорошо? Я могу рассказать вам много интересного, в том числе и о временах войны.
— Да что ты знаешь о войне? — разозлился один из парней. — Ты был ребенком. И здесь не было боев. А вот мы можем рассказать ей, на что была похожа война.
— Я был ребенком — да, но я выполнял поручения, передавал сообщения для партизан и многое видел, — возразил Джанни. — Думаю, вам это будет интересно,
— Вечно ты лезешь со своими выдумками. — Альберто отодвинул его в сторону и взял меня за руку, чтобы вывести из толпы.
— Этот Джанни — просто индюк надутый, — поведал мне Альберто. — Смело можно делить все, что он скажет, надвое, синьорина. В военное время он и правда передавал сообщения, но они предназначались для торговцев с черного рынка, а не для партизан. Ни один партизан не доверил бы ему важных сведений. Он бы разболтал об этом кому не следует и выдал все немцам, если бы они допросили его.
Мы шли в тишине через площадь и туннель. Я подозревала, что говорить моему спутнику сейчас трудновато и наверняка он уже спрашивал себя, что ответить своей сварливой жене, когда та узнает, что его видели с молодой леди.
С другой стороны туннеля мы вышли в тающие розовые сумерки. Летучие мыши порхали вокруг и бесшумно падали вниз перед самым нашим носом, охотясь на комаров, которые гудели вокруг. Мы дошли до парадной двери Паолы.
— Мы пришли, синьорина, — сказал Альберто. — Желаю вам приятного аппетита к вашему ужину и добрых снов. — Он со старомодной галантностью поклонился, а затем пошел дальше по тропинке, ведущей в долину.
Глава 16
ХЬЮГО
Декабрь 1944 года
Посреди ночи Хьюго проснулся, стуча зубами. Его колотил озноб. Он сел и нащупал рубашку Гвидо, которую сунул в парашютную сумку, чтобы подложить под голову. Ему потребовалось время, чтобы вытащить ее, снять куртку и надеть рубашку. Она пахла сырой овечьей шерстью, но на самом деле была совсем сухой. Пока Хьюго возился, снова пытаясь натянуть куртку, дрожь одолела его окончательно. Он попытался свернуться калачиком, но с шиной на ноге это было невозможно.
В конце концов, озноб прекратился, оставив его измученным и мокрым от пота, и Хьюго провалился в кошмарные сны. Он летал, а вокруг сновали комары, которые пытались его укусить. Затем комары превратились в немецкие самолеты, крошечные гадкие самолеты, жужжащие вокруг головы, когда ему не удавалось сбить их.
— Убирайтесь! — крикнул он в темноту. — Оставьте меня в покое!
Тогда самолеты превратились в переливающихся летающих чудищ, и они оставили его и, прыгая по красноему небу, помчались туда, где София шла через оливковые рощи. И они напали на нее, хватая за шаль и платье, чтобы оторвать
— Нет! Не трогайте Софию! — закричал он, пытаясь встать и побежать к ней. Но его ноги превратились в желе и подломились под ним. Он беспомощно наблюдал, как чудища поднимают ее и уносят в темноту.
— София! — закричал он в отчаянии. — Не уходи. Не покидай меня!
— Соно кви. Я здесь, — раздался тихий голос совсем рядом с ним. Кто-то поглаживал его волосы.
Он с трудом открыл глаза. Был день, и через зазубренный край стены в часовню заглядывало бледное солнце. В голове все еще будто молотки били, и ему было трудно сосредоточиться, но постепенно он смог разглядеть лицо Софии, тонкое лицо доброй феи, с беспокойством смотрящее на него сверху вниз.
— Ты кричал, — сказала она.
— Правда? Это было во сне.
Она опустилась на колени рядом с ним.
— Какой горячий лоб! У тебя сильная лихорадка. Видимо, твоя рана воспалилась. Дай посмотреть.
Он был слишком слаб, чтобы остановить ее, когда она расстегнула на нем ремень и стянула с него брюки.
— Твоя одежда вся мокрая от пота, — проговорила она, досадливо мотнув головой. Осторожно она сняла с него импровизированную повязку и снова покачала головой, будто говоря: «Ай-яй-яй, да что же это такое!»
— Тебе нужен доктор. Рана выглядит очень плохо. — Она уставилась на его ногу, покусывая губу, как взволнованное дитя, пытаясь что-то решить. — Я думаю, что доктор Мартини хороший человек. Он был весьма добр к Ренцо, когда тот подхватил корь.
— Никакого доктора, — прервал ее Хьюго. — Это риск, на который мы идти не должны. Тем более что за ним могут проследить.
— Это верно. — Она кивнула, соглашаясь. — Но боюсь, если мы не приведем доктора, ты умрешь.
— Да будет так, — пробормотал он. — Я лучше умру, чем буду рисковать твоей жизнью.
Она взяла его за руку.
— Ты смелый человек, Уго. Надеюсь, твоя жена ценит то, какой ты хороший и добрый.
Даже сквозь лихорадку эта мысль заставила его улыбнуться. Вряд ли Бренда могла охарактеризовать его как храброго, хорошего или доброго. Но тогда, дома, он и был совсем другим человеком: высокомерным, эгоистичным, играющим в хозяина поместья.
— Я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу, — сказала она. — Давай попробуем одно средство и посмотрим, поможет ли это убить заразу в ране.
Она взяла небольшую бутылку траппы.
— Хорошо, что ты не выпил ее всю.
Она оторвала лоскут от старого полотна и смочила его в граппе. Он закричал от боли, когда она промывала рану, затем устыдился самого себя и прикусил губу, чтобы не закричать снова.
— Я сделала, что могла, — проговорила София. — Снаружи выглядит чисто. Конечно, я не знаю, что творится внутри, может, пуля повредила какой-то кровеносный сосуд. Нам остается только надеяться на лучшее.
Хьюго наблюдал, как она сложила в несколько слоев кусок полотна, прижала к ране и перевязала.