Золотой век человечества – что было, то и будет. Психологическое исследование
Шрифт:
При всем внимании к феномену вундеркиндов, в том числе со стороны науки, его окончательного понимания нет. Более того, как и все тайное, загадочное, характеризующееся понятием «чудо», он остается даже пугающим явлением для тех, кто вынужден реально соприкасаться с обладателями сверхспособностей, – родителей, учителей, сверстников.
2.2.1. Божественные способности естественны для младенца
Откуда суперспособности малолетних вундеркиндов, еще не прошедших начальные стадии социализации и даже не вполне разумных? Это продукт опережающего возраст и сверстников развития ребенка или, напротив, некий сохранившийся из досознательного детства анахронизм, ускользнувший от усредняющего воздействия реального мира? Может быть, в этом феномене современного детства
Нынче преобладает вера в эффект развития – особенно умственного (интеллектуального). Поэтому при характеристике вундеркиндов популярны выражения типа «обогнавший свой возраст», «не по возрасту развитый» и т. п. Однако если – с большой натяжкой – можно предположить, что Моцарту удалось развить к трем годам свое умение блестяще играть на скрипке, то уж крайне трудно увидеть процесс развития счетной способности у Зеры Колберна или способности к языкам у четырехлетней Беллы Девяткиной. Подобное «чудо», непростое даже для ЭВМ, не может быть продуктом целенаправленно организованной деятельности мышления. Здесь «чудо-способность» выдает результат раньше, чем ее носитель успевает что-либо продумать и понять. Тем более невозможно приобрести через накопление знаний экстрасенсорные способности «чудо-детей», позволяющие им прогнозировать будущее, насквозь просматривать окружающих людей, выявлять и вылечивать их болезни, то есть творить чудеса, почти подобные чудесам Христа.
По земным представлениям, эти способности как бы ниоткуда. Остается предположить, зная возможности досознательного детства, что они – из младенческого возраста вундеркинда, из сохранявшихся в то время его связей с миром всезнания и вечностью.
Для понимания природы удивительных способностей вундеркиндов полезно рассмотреть один принципиальный вопрос, остающийся загадкой для науки: детство есть время внутренних приобретений или потерь? Современный человек убежден, что нормально развивающемуся ребенку каждый год жизни что-то прибавляет, обеспечивая непрерывное продвижение к самостоятельности. С точки зрения здравого смысла здесь вроде бы все очевидно. По мере взросления у ребенка появляются разум, характер, знания, формируются убеждения, нравственные качества, интересы и многое, многое другое, что делает его жизнеспособным в нашем мире. Однако есть и принципиально иное представление о том, что происходит во внутреннем мире взрослеющего ребенка.
«Для нас привычно рассматривать генезис человеческой личности как процесс обогащения, расширения и упорядочения опыта, – говорит дон Хуан в сочинении К. Кастанеды, – и мы вряд ли задумываемся над тем, что с определенной точки зрения такой рост может выглядеть умалением, а развитие – деградацией» (63). В ходе воспитания ребенку навязывается некое искусственно (и искусно) сочиненное описание мира; очень скоро он оказывается внутри этого описания, как внутри пузыря. То, что мы называем ростом, обогащением, расширением сознания, становится теперь лишь увеличением числа известных нам деталей внутреннего убранства пузыря. За его пределами мы ничего не видим и не чувствуем, даже если не воспринимаемое нами пронизывает мир в самой непосредственной близости от нас. Все иное скрыто теперь от нас плотной стеной общепринятых представлений.
«Греки считали, что иногда путь просветления можно уподобить пути ослепления».
Вполне возможно, что младенец, как и человек золотого века, ближе не к животному, а к божественному началу жизни. И цивилизованным он становится не через приобретение чего-то высшего, а, напротив, через умаление этого высшего внутри себя. Реальное бытие требует приземленного, утилитарного понимания жизни и отношения к ней. Поэтому прав Бердяев, когда говорит, что взрослый человек в большей мере является продуктом «вырождения», «обеднения» как по отношению к своему детству, так и в сравнении с человеком, существовавшим на заре истории, в детстве человечества, его золотом веке.
В интересах более качественной адаптации к конкретной действительности жизнь заставляет ребенка отсекать в себе, словно бритвой Оккама, все с точки зрения данной действительности лишнее, ненужное. Видимо, в этом есть определенная
«Все страдания юности – это не что иное, как история медленного пленения психического существа. Мы говорим о “страданиях роста”, но, скорее всего, существуют лишь страдания от удушья, а зрелости достигают тогда, когда состояние удушья становится естественным состоянием».
В начале ХХ века Отто Вайнингер в книге «Пол и характер» предложил различать талант и гениальность. Первый он рассматривал как нечто приобретенное человеком в ходе жизни, связанное с определенными умениями и навыками и направленное во внешнюю жизнь индивида. В то время как гениальность для него – сугубо имманентное свойство человека. Она – непосредственно от Бога. Не случайно в древних языках «гений» определяется как «божественный дух». Талант же есть приземленные, измельчавшие в суете реальной жизни остатки активности этого духа. Такой подход позднее получил признание у значительной части психологов.
Как известно, золотой век не знал узких специалистов, талантливых в какой-то одной сфере деятельности. На стадии детства человечества сохранявшие божественное подобие люди во всем были гениальны (и почти всесильны). Таков же в своих возможностях и каждый нынешний младенец. Знание любых тайн, дар пророчества и все прочие «чудеса», творимые древними, и в его силах. Нет ограничителей в проявлении детской гениальности.
Карл Юнг, сравнивая изначальные потенции ребенка с тем, что он осознает, став разумным, писал, используя свойственную неофрейдизму терминологию: «Бессознательное с его неопределенной протяженностью можно уподобить морю, сознание же скорее – острову, что возвышается над морем» (169, 54). Этот «остров» есть результат исключения из сферы возможного использования большей части того, на что был способен новорожденный. Что-то очень незначительное по масштабам и, скорее всего, внутренне не самое существенное, но крайне необходимое для внешней жизни оказалось закрепленном на этом «острове», тогда как несравнимо большее осталось в уже недоступном теперь «море». Если мир новорожденного безграничен, то мир ребенка, осознавшего свой «остров», подобен маленькой замкнутой клетке.
«Наше осуществившееся поведение есть ничтожная часть того, которое реально заключено в виде возможностей».
Любое однозначно усвоенное в раннем возрасте знание овладевает человеком и делает в значительной степени однобокими его поведение и отношение к окружающему. В последующем доминирование первых установок, как правило, только усиливается. Ребенок оказывается в ловушке своего рода закона сужения. Действие этого закона подобно развитию шахматной партии. Как известно, перед началом игры число возможных вариантов построения ее сюжета практически безгранично. Однако их становится заметно меньше уже после первого хода. Еще несколько ходов – и мы в плену схемы, например, испанской партии, английского или русского начала. Подобно тому, как в плену усвоенного в начале жизни поведения оказывается человек, проведший детство в испанской, английской или русской семье. Вырваться из такого плена, изменить ход игры почти невозможно. Это требует сверхусилий, огромного перенапряжения: в шахматах чреватого цейтнотом и поражением, а в жизни – тяжелым психологическим срывом и даже гибелью. Перефразируя мудрого Козьму Пруткова, можно сказать: взрослея, человек все больше становится подобным флюсу.
Пока ребенок живет в дорациональном, неонаученном мире, его душевные наклонности вращаются в широком диапазоне противоположностей. Он открыт всем внутренним и внешним ветрам, в его психике нет навязанных извне тормозов и ограничителей. Поэтому каждый младенец есть вундеркинд, носитель множества частных сверхспособностей, которые в той или иной форме, чаще непонятной нам, разумным, в нем неизбежно проявляются. Он бесконечен в своих возможностях. Навязываемые знания и убеждения больше ослепляют, чем просветляют. Не случайно чем моложе вундеркинд, тем ярче его особые способности – он ближе к их источнику.