Золотой век
Шрифт:
— Ты и пятой доли того от меня не получишь.
— Получу и сорок.
— У меня таких денег нет.
— Поищи — найдешь и больше.
— Я дам тебе пять тысяч и чтобы духа твоего в Питере не было.
— Далеко торговаться, ваше превосходительство.
— Сколько же? — не спросил, а как-то простонал бедняга Потемкин.
— Сорок тысяч.
— Ну, так ничего не получишь… и очутишься в тюрьме.
— Знаю… Сие в твоей власти, ваше превосходительство… Только ведь ровно через неделю от сего дня, в гамбургских «Курантах» будет напечатано следующее: «Подкупленный генералом Потемкиным убийца князя Петра
После этих слов, произнесенных Волковым, в карете водворилось молчание.
Потемкин, как-то беспомощно опустив голову, молчал.
Молчал и Михайло Волков, он только пытливо посматривал на свою жертву.
— Долго ли ты будешь, негодяй, меня мучить? — после некоторого молчания глухо промолвил Григорий Александрович.
— Смотря по обстоятельствам… А ты, Гришуха, дай мне не сорок, а восемьдесят тысяч, тогда, может, больше никогда меня не увидишь, — с наглым смехом проговорил Волков.
— Разбойник, злодей… убийца.
— Ругайся, ругайся! А денежки все же готовь; брань на вороту не виснет.
Карета подкатила к роскошному дому-дворцу, подаренному Потемкину императрицей.
Лакей быстро растворил дверцу, приготовляясь помочь своему господину выйти из кареты; Потемкин махнул лакею рукой, чтобы он отошел от кареты, и, обращаясь к Волкову, голосом полным презрения, проговорил:
— Завтра вечером приходи за деньгами.
— Вот за это спасибо! Давно бы так! Только не вздумай устроить мне, ваше превосходительство, какую засаду… помни гамбургские «Куранты»! Я погибну, да уж и тебе несдобровать… Прощай, покуда…
Проговорив эти слова, Михайло Волков быстро вышел из кареты и исчез во мраке ночи.
XLVIII
Григорий Александрович Потемкин обладал большим недюжинным умом, но также был очень нервным и мнительным, верил в различные предрассудки, подчас был рабом своих страстей.
Угроза такого отъявленного негодяя, каким был Волков, сильно подействовала на Потемкина. Ему бы не составило больших трудов стереть с лица земли, раздавить Волкова, но он этого не сделал из опасения, что роковая дуэль покойного князя Петра Михайловича Голицына может опять всплыть наружу, благодаря напечатанию об этом в гамбургских газетах.
«Что если напечатают, назовут меня участником в убийстве Голицына? Тогда все пропало… всему конец, и я погиб!.. Нет, до этого нельзя допускать… Надо принять меры к ограждению себя от этого подлеца Волкова… но как это сделать, как от него отделаться?.. Мне ничего не стоит упрятать его в тюрьму, даже в Сибирь… так бы я и сделал, если бы не проклятые гамбургские газеты. В тех газетах всякие пасквили охотно напечатают… Ну, князь Петр Михайлович, судьба мне мстит за тебя!.. Сколько мучительных часов пережил я с того времени, как ты упал бездыханным к моим ногам!.. Какую муку нравственную я перенес и переношу!.. Я кажусь
Потемкин отдал приказ своим людям допустить его беспрепятственно, но все же доложить ему, когда придет Волков.
Дворецкий Потемкина при взгляде на Волкова, конечно, не узнал его, так как он был без бороды и без усов.
— Как об вас доложить прикажете его превосходительству? — окидывая недоверчивым взглядом Волкова, спросил у него дворецкий.
— Как угодно вашей милости, так и докладывайте. Пожалуй, скажи, что пожаловал его старый приятель! — насмешливо ответил ему Волков.
— Слушаю-с, — сквозь зубы промолвил дворецкий и пошел докладывать.
Михаил Волков вошел в кабинет Потемкина, озираясь по сторонам. Он опасался засады.
— Бери, и чтоб духа твоего не было! — такими словами встретил Григорий Александрович своего бывшего товарища по университету.
— Неласково встречать меня изволишь, ваше превосходительство!
— Вон, говорю!
— Дай хоть деньги пересчитать.
— Считай и убирайся!
Потемкин чуть не в лицо бросил ему деньги.
— Сейчас, не гони, ваше превосходительство! Уж больно ты возгордился! Смотри, не оступись.
— Слушай, Волков! Я даю тебе деньги с тем, чтобы больше с тобой на этом свете не встретиться. Если ты по своей наглости опять вздумаешь ко мне пожаловать за деньгами, в ту пору ты попадешь в каземат крепости и сгниешь там. Не думай, что я угрожаю тебе только. Свою угрозу я постараюсь выполнить! — грозно проговорил Потемкин.
— Не стращай, ваше превосходительство! Тебе ведомо, ведь я не из робких! И скупенек же ты, старый мой приятель! В былое время за тобой этого греха не водилось. К скупости еще присоединилась неблагодарность.
— Что такое?.. Неблагодарность, говоришь?.. Уж не тебя ли, отъявленного негодяя, мне благодарить?
— А то кого же! Знамо меня. Или мою услугу ни во что не ставишь, ваше превосходительство?
— Убийство ты называешь услугой?
— Для кого как! А через убийство мною князя Голицына я тем сделал тебе большую услугу, ваше превосходительство! Будь жив князь, разве ты был бы на такой высоте, на которой теперь стоишь? Я очистил тебе дорогу к почести, знатности, к богатству, а ты мною недоволен? Ох, государь мой милостивый, Григорий свет Александрович! Не плюй в колодец, не привелось бы тебе водицы той напиться. Кто знает, может, опять моя услуга потребуется.
— Никогда!
— Ох, генерал, не зарекайся, я не в тебя, опять готов тебе служить, разумеется, только не даром.
— Говорю, мне твоей услуги не надо, ‘убирайся.
— А хотел бы я тебе, Гришуха, удружить, и любушку твою сердечную к тебе приворожить.
— Что такое?.. Какую любушку?..
— Твою сердечную, княжью дочь — раскрасавицу.
— Как, разве ты знаешь? — меняясь в лице, с удивлением воскликнул Потемкин.
Он понял сразу, какие намеки делал ему Волков.